Орландо Паис Фильо - Энгус: первый воин

Я оперся на руку моего верного друга и встал.

— Вы самый благородный человек из всех, кого я знаю, — сказал я королю.

Потом я попросил отшельника отвести нас в какую-нибудь молельню, чтобы помолиться там о Родри и Гвинет, и он с радостью согласился. В часовне старик произнес немало незабываемых слов, поминая их. Только впоследствии я узнал, что этот отшельник был аскетом, и монахи показали мне множество книг, заставки в которых были сделаны в его честь. Там изображались сцены, как он получает вести от Бога и как ангелы молятся за его преданную Господу душу. А в будущем он совершил еще немало чудес.

И вот снова мы, все трое, преклонили колена. Я уже принял и свою непосильную ношу, и меч. Мы молились, каждый воткнув перед собой меч в священную землю и глядя на крест его рукояти.

Сила льва… Я посмотрел на меч и увидел на его рукояти именно того зверя, который накрыл нас полчаса назад, и зверь этот держал в лапе крест. Этот образ навеки остался в памяти каждого из нас. Навеки. Я же просил у Бога силы, чтобы поскорее исполнить свое дело, ибо не чувствовал в себе уверенности постоянно жить с тайной.

Вскоре я простился с Альфредом, и мы поклялись в вечной дружбе друг другу и преданности нашему Господу Иисусу Христу.

Я покинул Уэссекс вместе со своим отрядом и пустился на своих сорока драккарах в море, правя к дому на север, в землю скоттов, в деревню моей матери.

Носы наших судов разрезали морскую гладь, несясь на всех парусах, словно крылатые акулы. И мой драккар летел впереди всех. Через два тихих прекрасных дня погода стала портиться, но мы уже приближались к дому, к земле скоттов. Мне казалось, что даже само море, особенно бурное и суровое в этих местах, говорит всем пришельцам о том, что и жители этой страны так же суровы и непоколебимы и что победить их, по утверждению отшельника из Стоунхенджа, невозможно никогда и никому; и что это и подавно не удастся никому сделать, пока жив я, Энгус МакЛахлан.

Наконец мы добрались до застывших вод Кайта, и Хагарт, ветеран германских и кельтских морей, прекрасно знавший эти места, уверенно провел нас через все мели и скалы. Еще издалека увидели мы крошечную деревню, наполовину скрытую утренним густым туманом, и страх пронзил мое сердце, ибо скоро мне предстояло встретиться с матерью. Сколько пришлось ей всего перенести за то время, что нас не было? Я покинул эти края почти пятнадцать лет назад. К тому же я возвращался один, без отца. Жива ли она? Ни за что нельзя было ручаться в эти страшные времена, особенно по прошествии такого долгого времени. Я стал горячо молиться о том, чтобы она оказалась жива и пребывала в добром здравии.

Мы спустили паруса, и корабли беззвучно заскользили к берегу Кайта. Я спрыгнул прямо в воду и тут же увидел старуху, в одиночестве собиравшую мидии и съедобные водоросли. Потом я нагнулся и взял пригоршню песка — горсть родной земли. После этого снова посмотрел на старуху, которая, увидев меня, словно окаменела. Наверное, ее испугали драккары, один за другим выплывавшие из тумана.

Старуха вдруг пронзительно закричала и зажала себе рот руками. Я вовсе не хотел пугать ее, но вид мой, с драккарами за спиной, наверное, был и правда устрашающий. Тогда я шагнул к ней и заглянул в глаза, пытаясь успокоить. Мне хотелось по-доброму сказать ей что-нибудь привычное, ибо она все стояла и смотрела на меня диким непонимающим взглядом. И я произнес:

— Я Энгус. Я ищу Бригид МакЛахлан из Кайта.

— Энгус, сын мой! — вскрикнула тут же она и зарыдала. И это стало для меня чудом, словно сам Бог, храня меня, привел на берег мою мать, дав нам возможность сразу встретиться. Я шагнул к ней навстречу и крепко обнял ее, чувствуя, что делаю это и за отца.

Скоро к нам подошел, с трудом вытаскивая из песка ноги, Хагард и сказал с улыбкой доброго великана:

— Ты, Бригид? Как потрепала тебя жизнь!

Они обнялись, а мой отряд начал высаживаться на берег. Отныне здесь был их дом. Скоро из деревни прибежали люди, и мать стала объяснять им, что это не нападение, а счастливое возвращение.

Так Энгус рассказал мне о своих приключениях и о своей высокой миссии. Я тоже сделала сюрприз, представив ему сестру Айдин, родившуюся четырнадцать лет назад, уже после того, как они с отцом отправились в поход. Морской Волк успел оставить мне еще один плод нашего союза, и теперь, наверное, с радостью смотрел на нас с небес. Энгус говорит, что Волк, должно быть, самая яркая звезда в созвездии всех великих воинов.

Мой сын тепло принял сестру и рассказал ей все, что мог, об отце, дабы и она могла гордиться им. Вскоре мы перебрались подальше в горы, ибо на берегу становилось все неспокойней.

Посетили мы и аббатство Ионы, где навестили святого отшельника и его друга преподобного Ненниуса. Там мы помолились и за Морского Волка, и за Гвинет. К этому дню Айдин как раз закончила вышивать знамя нашего клана: на алой поверхности красовался белый могучий лев. Энгус пояснил мне, что отныне этот лев станет символом всей страны скоттов, ибо храбрость нашего народа ни в чем не уступает храбрости этого удивительного благородного животного.

Вскоре после возвращения из обители к нам пришли пять монахов, которые искали Энгуса, чтобы передать ему манускрипт от Ненниуса, который назывался «Добродетели». Они сказали, что старый аббат простился с земной жизнью и отправился на небеса, чтобы находиться там рядом с Богом и просить его за всех нас.

Сын мой горько заплакал, взял манускрипт и спрятал его с великой тщательностью. Монахи же сказали, что пришли научить Энгуса писать и читать. Возникло движение, названное «тихой революцией», и в монастырях чтение стало беззвучным, дабы Слово Божие стяжалось уединением и размышлением.

К моей великой радости скоро Энгус встретил хорошую девушку по имени Самхаойр из нашей деревни, которую я тоже полюбила всей душой и приняла как родную дочь. Они поженились и родили мне пятерых внуков: двух девочек, названных Гвинет и Катерина, и трех мальчиков, Сивульфа — Морского Волка, Оуена и Энгуса.

Потом мы построили в горах дом, церковь и много чего другого, что в будущем сослужило нашему клану хорошую службу. Жизнь наша в корне изменилась.

Энгус приказал выстроить и огромный склеп, роскошную фамильную усыпальницу, где должны покоиться все будущие потомки клана МакЛахланов. На склепе установили семь вырезанных из камня львов — символов нашего рода, и все они стояли на страже будущих обитателей усыпальницы. Каждое из семи животных представляло собой какую-то из семи добродетелей, которые мы храним в своем сердце.

Веру, надежду и милосердие представляют три огромных льва слева. Благоразумие, силу и воздержание — три льва справа, а в пасти последнего льва в месте упокоения сохраняется справедливость, мирно пребывающая здесь, ибо никто не осмелится потревожить ее, охраняемую Гаотом Герридвеном, мечом справедливости, ждущим своего часа. В будущем новые МакЛахланы поднимутся и возьмут меч, чтобы восстановить справедливость тогда и там, где того пожелает Бог.