Герман Дейс - САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

А том, как он будет справляться завтра, Сакуров старался не думать. Он пришёл в свою избу, переоделся в чистое и, так как топить было лень, завалился спать в одежде. Дождь монотонно барабанил по жестяной крыше, за окном спальной неназойливо капало из прохудившегося желоба. Времени было…

«А какая на хрен разница?» - подумал Сакуров.

- А вот никакая не на хрен, - послышался знакомый голос.

- Фома, ты? – машинально уточнил Сакуров.

- Мы, - доложил невидимый домовой.

- Что так официально? – переспросил Сакуров. – Или ты не один?

- Один.

- Понятно…

Насчёт понятно Сакуров сказал совершенно бездумно, поскольку понятие «понятно» даже рядом не стояло с его способностью что-либо нормально понимать. Хотя свой прошлый сон он помнил отчётливо, и даже про свою временную амнезию не забыл, когда в какой-то момент прошлого сна Константин Матвеевич забыл такое простое название места следования как Сакура.

- Какая-то на фиг Сакура, - ворчливо заметил Фома, - напридумывают всякого от белогорячечного бреда, а потом маются.

- Ну, мне ещё до белой горячки далеко, - лениво и не совсем уверенно возразил Сакуров. – А вот ты явно страдаешь склерозом.

- Это ещё почему? – удивился Фома.

- Да взять ту же или того же Сакуру, - пробормотал, засыпая (если, конечно, он уже не спал), Сакуров, - но даже не о Сакуре речь, потому что ты даже в такой ерунде, как дух первозданный и душа, запутался. То есть, не запутался, а сначала врал одно, а потом другое… Сперва ты говорил, что у меня есть этот самый дух, а потом пошёл в отказ… А что про душу пел?

«А что он пел?» - прервался на случайную мысль Сакуров, но решил не отвлекаться и закончил тираду в заданном ключе:

- Сначала одно, потом – другое, а ещё ночь спустя – третье. В общем – склеротик ты хренов… Или демагог… завзятый…

- Ты сам-то разумеешь, о чём глаголешь, грешный? – кротко поинтересовался Фома.

- Ну, заглаголил…

- Ты не спи!

- Тебя не спросил…

- Ладно, пошли к твоей Сакуре.

- Пошли…

Константин Матвеевич, как будто и не засыпал (или не спал вовсе) бодро соскочил с кровати и встал на лыжи. Он помахал руками, уверенно ожидая, что лыжные палки окажутся в них так же спонтанно, как под ногами лыжи, но никаких палок не образовалось.

«Да и хрен на них», - легко подумал Сакуров, дёрнулся корпусом и покатил на лыжах по зелени холма, неизвестно откуда взявшегося в его малогабаритной спальне. При этом он скользил не вниз, а вверх по склону. Но ни вектор движения, ни явление холма его не удивляло, как не удивлял сам факт катания на лыжах по зелёной травке.

- Нельзя ли побыстрее? – поторопил Сакурова Фома, рассекающий ту же травку на каноэ. И получалась такая интересная картина, что Фома на своём каноэ рассекал травку сверху вниз, а Сакуров на своих лыжах – снизу вверх. Они рассекали навстречу друг другу, но встретиться никак не могли. По этому поводу в голове Константина Матвеевича родилась версия о разных пространствах с прозрачной между ними границей, в каковых пространствах с аналогичными холмами и травкой на них они с Фомой присутствовали. И всё бы хорошо (в смысле правдоподобности версии), однако имелась маленькая нестыковочка. Дело в том, что Фома рассекал на своём каноэ вниз по своему пространству чётко по линии движения Сакурова, но не приближался, а удалялся. Хотя голос постоянно аукающего Фомы с аналогичной постоянностью приближался. А на фига, спрашивается, если ты и твой домовой находитесь в разных пространствах и двигаетесь навстречу друг другу, друг от друга удаляться, да ещё мудрить с акустическими эффектами? Ведь если ты и твой домовой двигаетесь навстречу друг другу в разных пространствах, вы обязательно должны пересечься. Или, на худой конец, столкнуться. Ну, всё равно, как будто вы ехали бы во встречных троллейбусах.

«Нет, столкнуться в разных пространствах не получилось бы», - решил Константин Матвеевич и стал с беспокойством наблюдать новое странное явление, порочащее его первоначальную версию. Дело в том, что Фома стал раскачивать своё каноэ и, соответственно, плескаться травой. Эта трава полетела в лицо Сакурову, а какая на фиг трава может попасть из одного пространства в другое?

«Чёрт знает что!» - мысленно возмущался Сакуров.

То, что он катится по инерции вверх, его не трогало, как и то, что Фома едет по траве на каноэ. Причём без всякого весла, как Сакуров – без лыжных палок.

«Выходит дело, мы находимся с Фомой не в параллельных или перпендикулярных пространствах, – принялся развивать мысль Константин Матвеевич, совершенно не напрягая ног и совершенно не чувствуя былой сонливости, - а в соседних по ходу движения, но взаимоисключающих в силу полярности направлений по отношению к земному тяготению…»

Мысль показалась Сакурову гениальной и удивительной по насыщенности научными терминами. Но ещё удивительней казался факт лёгкости, с какой Константин Матвеевич до такой мысли додумался. И, пока Сакуров тихо радовался своей гениальности, оказалось, что никакой полярности движений его и Фомы не существует, равно как взаимоисключающих по вышеназванной причине соседних пространств по ходу движения. И лыжи с каноэ куда-то подевались на хрен, и от зелёного холма ни черта не осталось, одни только фиолетовые заросли, сквозь которые они с Фомой продирались бок о бок и никуда друг от друга не удаляясь.

«Вот те раз!» - хотел подумать Сакуров, но в его голове творилась какая-то вегетарианская каша и даже такая простая мысль у него не получилась.

«Что за…» - сделал ещё одну попытку Константин Матвеевич, потом присмотрелся к Фоме, затем оглядел себя и понял, почему ему ни черта нормально не думается. Дело в том, что они с Фомой были какими-то примитивными обезьянами даже не из породы бабуинов, которые не то что про вот те раз, но и «мама!» в уме сказать не могут.

«Угу», - подумал тогда Сакуров и, дабы не надрывать мозгов, сосредоточился на движении по зарослям с помощью всех своих четырёх конечностей. А потом, когда пришла нужда сигать с одной фиолетовой поросли на другую, включил в работу и хвост. Фома шустрил параллельно, а впереди, над верхней кромкой фиолетовых джунглей, замаячила гора Килиманджаро.

- Какая она тебе на фиг Килиманджаро, - возразил Фома нормальным человеческим голосом, не теряя при этом своего временного обезьяньего обличья, - это Фудзияма.

- Что ты говоришь, - также по-человечески спросил Сакуров и повис на одном только хвосте, чтобы дать отдых натруженным конечностям.

- Притомился я, однако, - сказал Фома, свалился с дерева на фиолетовый мох и заснул.

- Дело, - буркнул Сакуров, разжал хвост и свалился рядом.

Проснулся он в своей каюте. Рядом стоял Парацельс и листал свод Правил Предупреждения Столкновения Судов. Вид у него был глубокомысленый, вид – капитанский, но какой-то экзотически зарубежный. В общем, обычная фуражка с крабом, пёстренькая безрукавка поверх традиционного тельника и дамские шорты, из-под которых наполовину видны ягодицы. Хотя ягодицы у Парацельса оказались так себе: какая-то худосочная с волосами фигня.