Игорь Анейрин - Бремя власти

Дом находился почти в центре Бараш-Дура, на большой площади, на противоположной стороне которой стояло жилище самого шамана.

Город дхаргов на вершине довольно высокой горы окружали два ряда стен с трёхэтажными смотровыми вышками через каждые полсотни шагов; всё пространство перед стенами на расстоянии четверти мили вырубили и очистили от леса.

Миновав высоченный частокол из толстых заострённых брёвен, в Бараш-Дур все четверо вошли в окружении солдат, которые немедленно образовали вокруг них что-то вроде каре.

Все строения здесь походили друг на друга и напоминали гигантские бревенчатые шалаши, двускатные крыши которых почти достигали земли. Стропила из деревянных балок толщиной в человеческую ногу тянулись вверх и, скрещиваясь, оканчивались резными мордами чудовищ — и среди них не нашлось бы двух одинаковых.

— Гилзуф Кармах! Урк’шахх надвин! — потрясая своими секирами, завывали дхарги, и через несколько мгновений их сопровождала уже целая толпа, кричащая, хрипящая и пританцовывающая от возбуждения. Взрослые дхарги-мужчины в расшитых набедренных повязках, женщины в каких-то рубищах до колен, и даже дети — и все с целыми связками бус и ожерелий. Вытаращив глаза, Гуго только диву давался, разглядывая беснующуюся толпу: в основном с волчьими мордами и свиными рылами, а нередко со змееподобными головами, покрытые даже не шерстью, а поблёскивавшей чешуёй.

— О, боги, — вдруг ошарашенно пробормотал он, — а это что?!

В огромные телеги, стоявшие перед некоторыми домами, были запряжены, или просто привязаны к толстым столбам странного вида животные, вызвавшие оторопь у всех четверых. Ящеры десяти футов высотой, с длинными могучими хвостами, стоя на мощных задних лапах — передние напоминали скорее никчемные отростки, — неторопливо обгладывали листья с веток деревьев.

— Глорхи, — прошептал Миртен с изумлением, — никогда не видел их вживую, и уж точно не предполагал, что их можно приручить…

В Бараш-Дуре имелась всего одна главная улица, но широкая, от которой вправо и влево отходили проулки помельче, с такими же домами и множеством других строений: хлевов, из которых доносилось поросячье хрюканье, сараев, складов и мастерских. Отовсюду слышались лай собак, перестук кузнечных молотов, почти тонувшие в какофонии вполне привычных человеческому слуху звуков густонаселённого города. Привычных — если не считать пугающего вида его обитателей.

Каждый дом был двухэтажным, с дверными поёмами без створок: все входы просто занавешивались шкурами. Подведя своих гостей к их временному пристанищу, Гурх’хак зашёл первым, и тут же сделал знак остановиться. Склонившись в три погибели, он обхватил голову руками и что-то забормотал. Внутри прямо напротив входа стояла вытесанная из камня жутковатая фигура сидящего на корточках дхарга с глазами из зелёных камней. Перед статуей в каменном же блюде тускло горела маленькая плошка с маслом.

— Мелошш’млах, — пробормотал шаман, искоса глянув на людей. — Отец отцов. Есть в каждом… э-э, рух. Рух, — повторил он, обведя вокруг рукой и с ожиданием посмотрев на Миртена.

— В каждом доме, — сказал тот. — Статуя предка есть в каждом доме.

— Так. — Шаман удовлетворённо кивнул. — Приветствовать.

Не рискнув повторять жест Гурх’хака, все четверо просто поклонились в сторону изваяния.

— Спать здесь. — Дхарг указал на несколько соломенных тюфяков возле покатых стен. — И там. — Он ткнул своим кривым ногтем наверх, куда вела простая приставная лестница.

— Еда сейчас принести.

С этими словами он вышел, оставив друзей осваиваться в незнакомом пространстве. Осмотр не занял много времени: обстановка была крайне скудна. Вдоль стен на первом этаже стояло несколько полок с глиняной посудой, а в дальнем конце комнаты находился открытый кирпичный очаг. Огромный стол занимал всю середину помещения, а с потолочных балок свешивались пучки каких-то трав. На втором этаже — опять стол, только меньших размеров, и один, но широкий тюфяк на дощатом полу. И — статуэтки. Множество резных фигурок: деревянных, глиняных и каменных, разного размера, но в глазницах каждой из них непременно тускло поблёскивали по два мутноватых зеленоватых камня. Гуго даже наполовину вытянул из ножен свой меч, пытаясь сравнить его лезвие с материалом, из которого были сделаны глаза статуй.

— Похоже, — пробормотал он, — очень похоже. Тут у них, наверное, залежи этих камней. Целые горы сокровищ… С этими стекляшками никакие тени не страшны.

Миртен только пожал плечами. От твоего-то меча они гибнут, сказал он, а орочьи топоры теней всего лишь ранят. Скорее всего, только те камни по-настоящему драгоценны, что вделаны в посохи шаманов.

— Ранят — тоже дело, — рассудительно заметил Гуго. — А наши-то железки против этих тварей — даже бесполезнее, чем хворостина против медведя.

Откинув полог из медвежьей шкуры, Миртен вошёл в комнату на втором этаже. Эдмунд посмотрел на него ничего не выражающим взглядом.

Сгорбившись, он сидел за высоким столом, грубо сколоченным из досок в три пальца толщиной. На столе лежала раскрытая книга, в которой маг признал дневник Яго. Толстая свеча жёлтого воска уже догорала, отбрасывая маленький кружок света на мятую страницу манускрипта, зажатую между пальцев юноши.

Миртен решительно подошёл к окну и распахнул ставни, впустив яркий сноп утреннего света; пылинки заплясали по комнате. Эд только слегка поморщился. Под его глазами обозначились тёмные круги, рот был крепко сжат, а свалявшиеся длинные волосы висели по обе стороны лица, почти доставая столешницы. Миртен уселся на скамью напротив него.

— Сир Эдмунд! — негромко позвал он.

Молодой человек продолжал смотреть прямо перед собой пустыми глазами.

— Эд, очнись…

Тот едва заметно передёрнул плечами.

— Я слышу вас, мастер, — с трудом разлепив спёкшиеся губы, сказал он. — Я… я прочитал книгу.

— Вижу. Я полночи беседовал с Гурх’хаком и ещё одним шаманом, которого зовут Тратулук. Он очень стар и почти ничего не смог добавить. Что-то я понял, что-то — нет. Ты сможешь рассказать мне? Что ты узнал из дневника?

— Да… расскажу. — Эдмунд отрешённо помотал головой. — Только сначала освежусь.

— Чёрт… ноги затекли, — пробормотал он. Юноша встал со скамьи и, слегка пошатываясь, подошёл к большому деревянному ушату с водой в углу комнаты. Вдохнул — и засунул туда голову целиком. Держал он её там так долго, что Миртен даже забеспокоился.

Наконец, с шумом выпустив из груди воздух, Эдмунд выпрямился и, стащив с себя рубаху, принялся ею же вытираться.

— Ишь ты, — раздался голос Гуго, — ванну принимаем?