Игорь Анейрин - Бремя власти

Гуго решительным движением сдёрнул с плеча мешок и достал оттуда Хронош . Воздух в то же мгновение задрожал и уплотнился; темнота в углах зашевелилась, выдавив из себя несколько теней , которые медленно поплыли, не отрывая своего пустого взора от камня в его руках.

— Привет, уроды, — пробормотал Гуго. Держа Хронош в левой руке, правой он выхватил стеклянный меч.

Чудовища заметались. Дико вереща, они сшибались друг с другом, беспорядочно летая вокруг невидимого щита, окружавшего незваного гостя.

— Хозяин, хозяин, хозяин …

Гуго усмехнулся. И вставил Хронош в отверстие, едва успев отскочить назад. Над Хронош’гарром , стремительно расширяясь и засасывая в себя чудовищ, взвился чёрный смерч. Тени пронзительно завизжали.

Солдаты вставали с колен, копошась, поднимались из грязного месива. Вставали, поднимали оружие и, боясь поверить своим глазам, смотрели на юг.

Вой, разрывающий барабанные перепонки, стоял над полем сражения. Вой, полный страшной муки. Туман извивался в смертельной агонии, а жуткие чудовища истончались и таяли в воздухе, осыпаясь на землю липким пеплом. Воздух дрожал от звона, очищаясь от чёрной взвеси.

И вдруг ошеломительная тишина повисла над Кровавым Лугом.

А потом кто-то закричал, и через мгновение этот крик был подхвачен сотнями человеческих глоток. Люди дрожали, ощупывая себя руками, плача, заглядывали друг другу в глаза и безумно хохотали.

— Победа! Победа!

— Смотрите!! — вдруг громко сказал один из солдат, вытянув палец. Головы одна за другой поворачивались, глаза вглядывались в указанном направлении. Тревожный вздох прошелестел над полем. Там, на склоне одного из южных холмов, отчетливо белея в предрассветных сумерках, распласталась маленькая женская фигурка. Недвижная и беззащитная.

Беззащитная.

— А-а-а!!! — закричал тот же солдат и, подхватив валявшийся на земле меч, ринулся вперёд. За ним ещё один. А потом, в едином порыве, вопя то ли от страха, то ли от решимости, вся огромная толпа, потрясая оружием, бросилась следом.

Десятки гигантских чёрных волков выскочили им навстречу. Метались среди солдат, рыча и разрывая их страшными челюстями, и гибли сами под ударами сотен топоров и алебард. Люди остервенело рубили уже мертвых животных, кромсая их на кусочки, выплёскивая свою ненависть и весь накопившийся ужас, подбираясь всё ближе и ближе к двум человеческим фигурам на вершине холма.

Женщина в ослепительно белом платье — даже не белом, а нежно-персикового цвета — лежала, не шевелясь, а около неё, опустившись на колени, стоял мужчина в чёрном. Стоял, бесстрастно взирая на приближающуюся толпу, держа руки женщины в своих руках.

Она была жива. Лежала на спине, дыша едва заметно и глядя в весеннее небо широко распахнутыми изумрудными глазами. В её взоре не отразилось ничего, а мужчина лишь прикрыл тяжёлые веки, заметив взметнувшиеся над их головами лезвия секир.

Лонденбуржцы возвращались в свои дома, отдирали доски, приколоченные к ставням, стирали со столов недельный слой пыли. Счастливо улыбались, здоровались друг с другом, встречаясь со своими соседями как после долгой разлуки. По вечерам собирались в кабаках и тавернах, живо обсуждая произошедшее.

Это — очищение, великое очищение, говорили они. Из тридцати тысяч воинов, отправившихся на большую битву, не более трети вернулись домой. Не осталось ни одного живого баронского дома. Ну, может быть, пара-другая лордов сидит ещё в своих болотах, с сомнением добавлял кто-нибудь, из тех, что не поспели вовремя приехать, но не это суть.

А суть то, что мир пришёл в Корнваллис. Все, кто уехал, вернулись живыми и здоровыми, а тень поглотила лишь тех, кто вверг королевство в эту бессмысленную и кровопролитную войну.

— Да и не ведьма она вовсе, — поджав губы для пущей убедительности, говорил Альбер, тот самый вечно небритый крестьянин, что каждое утро привозил эль в «Лев и Единорог».

— Что за чушь! — пожал плечами Алун Максен.

— Сам ты чушь! — рассердился Альбер. — Ты послушай, что в народе говорят. А то заперся тут в своём прокисшем кабаке, и дальше носа собственного ничего не видишь…

— Ну, и о чём же говорят?

— Так ты сам рассуди: разве может посланница тьмы принести умиротворение? А поглотила она ненасытных баронов, охочих до чужих богатств и чужих жизней, всех их прихлебателей, да наёмников, питающихся чужой кровью подобно падальщикам. А мы все живы остались, и войны как не бывало. Тишь да гладь.

Трактирщик фыркнул.

— Экий ты болтун, Альбер… Ты послушай лучше, что сказывают: отсюда и до самой Стены ни одного живого места не осталось. Всех сожрала проклятая колдунья… Бароны да наёмники — это понятно. Но как же люд простой? Он-то чем провинился?

— Не понимаешь ты ничего. Простота — она хуже воровства. Те двое — то были сами боги…

— Хех…

— Народ так толкует. Инэ и Телар в людских обличьях явились на землю, чтобы отделить агнцев от козлищ. А те глупцы стояли на их пути, как перед стадом бегущих быков, да надеялись, что оно затопчет лишь неправедных. За неверие своё да незнание и поплатились.

— Истинно, истинно, — закивала головами парочка горожан, привлёчённых бурным спором. — Как старики говорят: на богов-то надейся, да и сам не плошай.

— То-то и оно, — удовлетворённо заметил Альбер, — а я что говорю? А как выполнили они предначертанное, так оставили свои никчемные людские оболочки и вернулись к Великому Судии Аиру с донесением, что равновесие мирское восстановлено.

— Болтовня, — недовольным голосом заявил Алун Максен. — С ног на голову всё поставили. Инэ — да в бабском обличье… что за ересь? Пустое это всё.

— Пустое — это про твою башку! — рассердился крестьянин, принявшись разворачивать лошадь с телегой. — Не тебе, невежде, решать, в каком виде господь наш на землю хочет явиться. Знакомца я одного намедни встретил, Бедахом зовут, так он сказывал, что знал эту девицу. До того, как дух божий в неё снизошёл. Говорит, светлая и чистая была, как ангел. А я ему верю. Бедах — он в жизни не соврёт.

— Хорош ангел…

Альбер сплюнул и, взяв лошадь под уздцы, принялся пробираться через людскую толчею.

— Аж разговаривать тошно… Чтоб я ещё хоть раз тебе свой эль привозил…

— Да и без твоей кислятины обойдусь, — фыркнул трактирщик. — Можно подумать, только ты один во всей округе это пойло варишь…

— Эй, Альбер! — помолчав немного, крикнул он вслед крестьянину, — что — завтра, как обычно?

Тот неопределённо повёл плечами.

— Да… куда ж ты от меня денешься…

Трактирщик хмыкнул и, задумчиво почёсывая нос, вернулся в дом. Несмотря на ранний час, в общей зале уже сидели несколько посетителей.