Игорь Пронин - Фэнтези-2005. выпуск 2

Я велел Тому задержать новичков на перроне, если они прибудут прежде, чем я вернусь. Затем я зашел домой, взял палку и отправился искать Розамунду.

До сих пор я недоумевал, как ей удалось выбраться из постели и покинуть дом, не разбудив меня. Я всегда очень чутко сплю, чтобы не пропустить подозрительных звуков, свидетельствующих о том, что кому-то из деревенских плохо. Я всегда готов прийти на помощь и спасти сограждан от того, что обычно является плодом их собственной глупости.

Когда Розамунда прибыла в нашу деревню, была зима. Снег лежал на земле и ветвях деревьев. С карнизов свисали сосульки. Лошади двигались медленно, выдыхая клубы пара. На оставшихся от Хеллоуина тыквах сверкал иней. Небосклон над головой был свинцово-серым, испещренным темными тучами, которые несли с собой снежные бури. День и ночь ледяной ветер дул с севера.

Иногда небеса светлели, сквозь тучи пробивался луч солнца, и деревенские радовались, полагая, что зима наконец закончилась. Но на следующий день небо темнело снова, злой северный ветер, завывая, опять покрывал его облаками, и зима по-прежнему не собиралась покидать эту местность.

Когда приехала Розамунда, изменения в природе были заметны уже несколько дней. Небеса светлели, наливаясь голубым цветом. Северный ветер сменился западным. Зеленая травка пробивалась через снежный покров, и снег начал таять. День за днем погода становилась мягче и теплее, и с каждым днем было все больше солнца.

Сказать, что Розамунда оказалась просто красивой женщиной, значит не сказать ничего. Я сразу разглядел в ней нечто особенное. Я проводил все свое время с ней, я ухаживал за ней в своей обычной манере — ненавязчиво, но упорно. Я делал все, чтобы ей было хорошо, и поражал ее своей внимательностью. Так что, когда она обосновалась в деревне, вовсе неудивительно, что мы поженились.

Это были замечательные дни. Жизнь была если не безусловно хорошей, то как минимум не безусловно плохой.

И вот теперь Розамунда исчезла.

Шагая по дороге через общинное кукурузное поле, я увидел, что посреди него кто-то стоит. Это было пугало. Я приблизился к нему, дружески пошатал его шест. Рукава пугала хлопали на ветру.

— Доброе утро, Эдвард, — сказал я. — Ты не видел Розамунду?

Он не мог говорить, конечно, но вполне мог указать. Одна из его костлявых рук, подхваченная резким порывом ветра, взметнулась и указала точно на ведьмин дом, стоявший на вершине горы.

— Спасибо, Эдвард.

Я довольно церемонно распрощался с ним. Хотя Эдвард был пугалом без малейшего признака мозгов, он был также хорошим указателем и, когда с ним говорили вежливо, всегда с удовольствием показывал дорогу. Только потому, что он не имел души, я не видел причин ему грубить.

Поднимаясь к ведьминому дому, я снова вернулся к мыслям о том, что место, в котором я теперь живу, довольно странное. Здесь были горы и болота, и поросшие кустарником долины, как и везде, но отсюда нельзя было уйти в какое-нибудь другое место. Можно было, к примеру, перевалить через горы и спуститься в противоположную долину, но и здесь все оставалось точно таким же, как и в тех краях, которые вы покинули. Конечно, имелись небольшие различия — в некоторых местностях горы пониже, в некоторых повыше, в некоторых местах больше болот, чем лесов, в других наоборот. Но все равно все они одинаковы — те же места, те же люди, те же проблемы.

В других деревнях, расположенных в округе, нет никого, кто выполнял бы те же функции, что и я. Другие селяне не имели лидеров. Я нанес визиты в пять деревень, и ни в одной из них не было мэра или шерифа, приглядывающего за порядком, помогающего живущим в них людям.

Я вполне мог взять их под свою опеку. Но с какой стати? Одна моя деревня доставляла мне достаточно хлопот.

И все же: что мы все делаем здесь? Большинство деревенских вряд ли можно было назвать приличными людьми. В прежней жизни они грабили, они убивали, они были неистовы в своих страстях. И все равно не просматривается строгой зависимости. К примеру, я здесь, и я контролирую этих людей. Но почему кто-то или что-то выдвинуло меня на это место? Я не одно из сверхъестественных созданий, я не садист, и я не жертва. Так что я делаю здесь?..

Поскольку жить здесь можно только двумя способами — наказывать или быть наказанным, ответа на мучающий меня вопрос я найти не мог.

Я шел через рощу по тропинке, ведущей к ведьминому дому. Розамунда могла провести ночь здесь. Вообще-то это было малоправдоподобно, но вполне возможно.

Едва различимая тропинка вела меня меж высоких деревьев с переплетенными ветвями и скрученными прутьями, извивавшимися, словно пальцы мертвецов. Солнце, выглянувшее из облаков и сиявшее сквозь бесчисленные паучьи сети, которые покрывали верхние ветви, заставляло рощу жемчужно опалесциро-вать. Впрочем, я не видел никаких пауков, хотя они бы очень соответствовали этому месту. Мне приходилось слышать, что самые большие пауки охотятся на певчих птиц. Что ж, все, что естественно, — не безобразно. Мы, те, кто руководит людьми, больше всего ценим устоявшийся природный порядок.

По пути к дому ведьмы я пересек болото. Оно опоясывает рощу и кое-где затапливает опушку. Воды болота густые и вязкие, они имеют застоялый запах. И в воде полно мертвых тел. Макушки их голов едва касаются поверхности. С некоторой долей ловкости можно шагать прямо по головам и при этом почти не замочить ног.

Временами головы начинают беспокойно вертеться и пытаются укусить пешехода за ногу. Быстрый пинок обычно сразу приводит их в чувство. Не нужно пинать слишком сильно — им достаточно только напоминания, чтобы они знали свое место, и, кроме того, они в любом случае не чувствуют боли. Однако, как бы то ни было, наказание должно быть неизбежным. В своей деревне я стараюсь жестко пресекать подобное безрассудное поведение.

Прежде чем я достиг берега, ко мне подплыл калибан. Его голова неистово тряслась, он явно пытался что-то сказать. Калибаны, несмотря на их неистребимую жажду общения, совершенно не способны говорить. Размерами они с гномов, за исключением их языков, слишком больших для кукольных ртов. Однажды я осматривал тело одного из калибанов: его голова почти не уступала по размерам человечьей, но язык вполне мог принадлежать корове, и он был впихнут в рот так туго, что затруднял дыхание и наверняка мешал есть. Мы помогали калибанам как могли, однако они все равно страдали из-за своей причудливой физиологии. Я часто удивлялся злобе того, кто послал таких существ сюда, в нашу деревню, в которой не было ни соответствующего медицинского оборудования, ни профессиональных хирургов.

Никогда нельзя быть уверенным в том, что эти создания имеют в виду, но я пошел в направлении, которое он мне указал. Калибан привел меня к юной самоубийце, лежавшей лицом вниз в топкой грязи, ее длинные волосы лениво колыхались в воде. Это была не Розамунда, конечно. Я узнал эту женщину; она была из новичков — тощая маленькая девица со своеобразной внешностью, недостаточно хорошенькая, чтобы выйти замуж, недостаточно умная, чтобы стать ведьмой, недостаточно умелая, чтобы делать что-нибудь другое, даже простейшую работу по дому. Я привык подкармливать ее время от времени, чтобы она не думала, что одинока и совсем никому не нужна, хотя так оно, конечно, и было. У нее не было друзей, детей, супруга… И она наконец пришла сюда. Отчаяние способно довести даже самых флегматичных из нас до прискорбного финала. Ее смерть, скорее всего, была окончательной — эта женщина уже никогда не приедет на нашу станцию, никогда не переродится, самоубийство означает конец всему.