Энгус Уэллс - Узурпатор

Корд уже стоял возле этого импровизированного возвышения, дружески обнимая за плечи Тепшена. Потом он шагнул вперед и что-то проревел на языке Дротта, щиты качнулись, и гехримы двинулись вперед. За ними последовали ала-Уланы, а следом, как поток, покатилась огромная толпа варваров. Процессия трижды обошла курган Друла и потекла через становище, огибая тесные ряды шебангов. Те, кто не присоединились к шествию, расступались, и Кедрин чувствовал, как их провожают восторженные и изумленные взгляды. То там, то здесь раздавались гортанные возгласы. Собаки носились по всему становищу, оглашая место Сбора оглушительным лаем. Кедрину казалось, что эти крики разносятся по всему Белтревану… а, может быть, их слышат и в Королевствах? Он улыбнулся, чувствуя, как его вновь охватывает безмерная радость. Сияющие лица казались полноводной рекой, из которой, как остроконечные скалы, торчали шебанги. Он перестал следить, куда двигается процессия. Вправо, влево, вокруг становища, потом опять между жилищами… Лишь когда гехримы остановились и опустились на колени, он огляделся спокойно и увидел шебанг Корда.

К этому времени начали сгущаться сумерки. Героям было снова дозволено ступить на твердую землю. Костер на кургане прорезал темноту, затмевая первые звезды. Казалось, пламя рвется к небу, и кружевной диск луны, которая провожала их в Нижние пределы, обгорел в этом пламени и стал чуть уже. Толпа начала расходиться. Охваченный странным волнением, Кедрин сжал руку Уинетт и повел ее в шебанг.

Стол уже очистили, оставив лишь несколько рогов и кувшин с пивом. Полог из шкур в углу отгораживал лежанку. Корд наполнил рог пивом и явно вознамерился произнести тост. Глаза Улана сверкнули, потом он по-медвежьи дернул головой, что-то пробормотал и, споткнувшись, рухнул на кучу мехов. Через мгновение шебанг огласился могучим храпом. Рабы приблизились к нему, один начал раздевать вождя, а другой, покосившись на гостей, натянул между столбами ковер.

Кедрин, Уинетт и Тепшен остались наедине. Юноша чувствовал, как непонятное чувство нарастает.

— Были бы здесь бани… — пробормотала Уинетт.

— Подожди, — коротко отозвался Тепшен и вышел.

Кедрин крепче прижал к себе Уинетт.

— Я… я чувствую себя, как перед своей первой битвой. Ты не боишься? Я не уверен… но…

— Знаю, — прошептала она, прижимаясь лбом к его плечу. — Я тоже. Давай вымоемся, если получится, а потом…

Ее голос сорвался, наступило молчание. Кедрин держал ее в объятьях.

Он был счастлив уже этим, хотя к чувству победы, которое все еще переполняло его, примешивалось еще что-то — то ли тревога, то ли опасение.

Тепшен вернулся с рабами, которые принесли несколько деревянных обручей. Обручи соединили, обтянули шкурами — и вот уже на полу стояло нечто похожее на кадку, а рабы наполняли ее горячей водой. Лукаво улыбнувшись, кьо предложил Уинетт вымыться первой и скромно увел Кедрина в тамбур.

Рабы внесли вслед за ними стол, и Тепшен наполнил вином две кружки.

— Ты переменился. И Уинетт тоже.

— Она любит меня. Она это сказала.

— Наконец-то, — буркнул Тепшен. — Много же понадобилось времени.

— Разве это было так заметно? — нахмурился Кедрин.

— Всем, кто вас видел, — кьо снова улыбнулся и поднял кружку. — За ваше будущее.

— Она еще не сказала, что снимает с себя обет.

— Ей не нужно говорить. Прочти в ее глазах.

Кедрин вздохнул и какое-то время озабоченно разглядывал столешницу, потом смущенно улыбнулся.

— У меня мало опыта… в любви. Что я должен делать?

— Что делать? Ты мужчина, а она — женщина. Вы сами поймете.

— Она все еще Сестра. И у нас… не было свадебного обряда.

— Он и не нужен, — ответил Тепшен. На его тонких губах по-прежнему играла улыбка. — И не думаю, что Уинетт долго останется Сестрой.

— Ты думаешь, нам стоит…

Кьо кивнул.

— Конечно.

— До того, как…

Тепшен снова кивнул.

— Не уверен, — отозвался юноша.

— Тогда пусть решает Уинетт, — проговорил кьо. — Она от своего согласия теряет, ты — приобретаешь. Пусть решает сама.

— Я волнуюсь, — признался Кедрин.

— Это неудивительно, — голос Тепшена звучал серьезно, но улыбка еще осталась. — Но ты это преодолеешь.

— Если Уинетт решит…

— Да, если Уинетт решит.

— Можешь войти, — донесся из-за полога голос Уинетт.

— Я переночую с гехримами, — тихо сказал Тепшен. Улыбнувшись в ответ, Кедрин прошел за занавеску.

Над кадкой поднимался пар. В помещении никого не было, даже рабы куда-то ушли. Кедрин разделся и с удовольствием забрался в воду. Он отмывался долго, словно хотел смыть нечто большее, чем телесную грязь. Потом вытерся и аккуратно собрал одежду. Стояла тишина, которую нарушал лишь громкий храп Корда. Кедрин глубоко вздохнул. Казалось, его сердце колотится о ребра.

Пусть решает Уинетт…

Губы пересохли. Бесшумно ступая босыми ногами по мехам, он приблизился к пологу, за которым располагались лежанки.

Пусть решает Уинетт…

Он отвел полог, ступил в темноту, и она сомкнулась за ним. Возвратив зрение, он на миг снова стал слепым. Бросив одежду, он ощупью пробрался к груде подушек и мехов, которые служили постелью.

Он скользнул под покрывала и стал ждать. Странно было чувствовать, как глаза привыкают к темноте — теперь, когда он прозрел. Ему казалось, что он перестал дышать. Тело наполнилось звоном, каждая клеточка трепетала в ожидании… чего? Хочет ли он, чтобы Уинетт оказалась рядом? Может быть, лучше, чтобы их по-прежнему разделял полог? Или просто поговорить с ней. Подождать, пока они не вернутся в Королевства. Подождать до… настоящей свадьбы.

Теплая нежная ладонь коснулась его бедра… и он захлебнулся от восторга, который смыл все сомнения.

— Уинетт? — шепнул он.

— Кедрин, — ответила она и обвила руками его плечи, прижимая его к себе.

— Я люблю тебя, — сказал он.

— Я люблю тебя.

Их губы соединились. Он приник к ней, всем своим существом впитывая ее тепло, аромат ее волос и кожи. Он вплавлялся в ее тело, мягкое, как воск, тонул в ее объятьях. Тревога исчезла, осталось лишь щемящее чувство победы и беспредельного счастья — большего, чем он до сих пор знал.

— Но твой обет…

Ее голова запрокинулась, открывая шею поцелуям. Казалось, он чувствует, как под нежной кожей пульсирует кровь.

— Госпожа дарует нам право выбирать, — шепнула Уинетт. Ее пальцы запутались в его в волосах, ладонь чуть напряглась, понуждая его губы опуститься ниже. — Это мой выбор.

Повинуясь, он миновал твердый уступ ее ключиц и с волнением двинулся туда, где возвышались два мягких холмика.

— Я рад.

Это были последние слова, которые они сказали друг другу этой ночью. Он ощутил, как сосок твердеет под его губами; она застонала. В словах не было нужды. Они знали: не только их тела сливались, обретая наслаждение и счастье, перед которым меркнет любое описание.