Александр Волков - Владигор. Князь-призрак

Подъехав к воротам, Ракел бросил Владигору связку ключей, тот быстро отыскал нужный, свесился с седла, отомкнул холодный пудовый замок и, выдернув дужку из петли, резким рывком сдвинул примерзший засов. Тяжелые створки с морозным скрипом поползли в стороны, пропуская Берсеня, Владигора и Ракела, напоследок так припугнувшего поварят бешеным вращением меча, что те застыли на месте, подобно снежным истуканам. Шуму, однако, было поднято достаточно, чтобы разбудить стражника, спавшего в бревенчатой угловой башне. Тот вскочил, сбил на затылок лисью шапку, продрал заплывшие с похмелья глаза и, увидев, как из ворот выезжают трое верховых, что есть мочи бухнул в медный колокол под дощатой крышей.

— Ну вот, начинается! — вздохнул Ракел, наматывая на кулак недоуздок и вытягивая плетью своего жеребца.

Тот захрапел, оскалился, круто выгнул шею и пошел крупным плавным галопом. Владигору и Берсеню не пришлось подстегивать коней: привычные к облавной охоте, они сами перешли на галоп. До городских ворот тревожный сигнал дойти не успел, и потому их миновали беспрепятственно, если не считать тяжелого золотого дублона, брошенного Владигором не слишком расторопному стражнику.

Но погоня выехала с заднего двора, миновала южные ворота и, потоптав посадские огороды, чуть не перехватила всадников за околицей. Они, быть может, и устремились бы за беглецами, но Ракел направил Берсеня с Владигором в овраг, а сам проскакал полсотни саженей по окружной дороге и разбил лед на лужах. Оставив этот ложный след, он спешился и вместе с конем переждал погоню в придорожных кустах. А когда преследователи пронеслись мимо и скрылись за поворотом, Ракел вскочил в седло и тихим шагом доехал до спуска в овраг, не оставив на прихваченной морозом обочине ни единой выбоинки.

— Ну, кажись, отстали, — сказал он, догнав Владигора и Берсеня. — Теперь по бережку под обрывом до верфи проберемся, струг угоним — и вниз по Чарыни, пока лед не встал. Нам бы до Луневых Гор успеть сплавиться, ниже она не замерзает.

— А ты почем знаешь? — спросил подозрительный Берсень. — Плавал, что ли?

— Плавает дерьмо, дед, — усмехнулся Ракел, — а корабельщики по воде ходят.

— Так я и спрашиваю: плавал? — ехидно повторил тысяцкий.

— Квиты, дед! — в голос захохотал Ракел. — На струге тебя рулевым поставлю.

— А угонять-то его зачем, когда купить можно? — нахмурился Владигор, вынув из-за пазухи тяжелый кожаный кошель — все, что осталось при нем от прежнего его имущества.

— Ты, князь, монеты придержи, — сказал Ракел, — нечего за собой золотой след тянуть! Простой народ у нас не шибко жирует, а радость у мастерового человека одна: кабак! Понесет он туда твой золотой, да после третьей кружки меду полезет на стол и заорет: век прожил, а бродягу, который золотые швыряет, как медь, первый раз видел! Схватят его — и на дыбу: где видел? когда?..

— Кто схватит-то? — удивился князь.

— Как кто? — обернулся к нему Ракел. — Твои же опричники и схватят! Они во всех кабаках по двое-трое за каждым столом сидят и, чуть что, государево «слово и дело» кричат!

— Я такого приказа не давал! — растерянно пробормотал Владигор.

— А зачем им приказ твой? — хмыкнул Ракел. — Они как по Климогиным уставам жили, так и живут. Да и народ уже притерпелся: ну возьмут одного, изломают на «кобыле», изрубят кнутами до ребер… Так не болтай лишнего, придержи язык.

Ракел замолчал и пустил жеребца по узкой тропке, проторенной в прибрежном камыше. Владигор и Берсень последовали за ним, и вскоре под копытами коней захрустел колкий утренний ледок. Из камыша тропинка вывела их на широкий луг, уставленный стогами сена, уже потемневшими от осенних дождей, а когда всадники миновали луг и въехали в перелесок, впереди послышался стук топоров и разноголосый визг пил.

— Как же мы, князь, на струге или на ладье без гребцов пойдем? — зашептал Берсень, поравнявшись с Владигором. — На ветер надежда плохая…

— Ты, дед, насчет гребцов не сомневайся, — отозвался Ракел, не поворачивая головы. — Ваше дело — ладью от берега подальше оттолкнуть, прыгнуть в нее и на дне затаиться, а дальше моя забота.

— Ишь заботливый какой нашелся! — буркнул Берсень.

— А ты как думал! — воскликнул Ракел. — Кто тебя из ямы вытащил? кто одежку справил?

— Все, молчу! — махнул рукой Берсень. — Ты ему одно слово, а он тебе дюжину!

— Он, однако, прав, — сказал Владигор, сорвав с рябиновой ветки мороженую гроздь.

Он бросил в рот горсть твердых ягод и, придержав коня, прислушался к близкому нестройному шуму плотницкой работы. Ракел обернулся к Владигору.

— Не бойся, князь, — сказал он, поправляя на поясе деревянные ножны. — Дай мне пару золотых и подожди тут часок. А как услышишь, что неподалеку кукушка годки стала считать, бросайте коней, спускайтесь к берегу и отвязывайте ладью. Весла только посмотрите, чтобы все были.

— Кукушка, говоришь? Годки считать? Может, лучше соловья послушаем? — перебил Берсень. — Зима на носу, а у него, понимаешь, кукушки в голове!

— Ладно, дед, убедил! Я волком взвою, специально для тебя. Вот так!

Ракел запрокинул голову, набрал в грудь воздуха, приложил ко рту ладонь и истошно завыл — вздулись бурые узловатые жилы на его мускулистой шее.

— Чисто волчар! — воскликнул Берсень, когда эхо волчьего воя стихло в темной лесной полосе на том берегу Чарыни.

Пока он восхищался, Владигор развязал кошель и достал горсть золотых.

— Может, больше возьмешь? — сказал он, протягивая деньги Ракелу. — Поесть чего-нибудь купишь в дорогу, а то Берсень того и гляди с коня свалится.

— Ой, князь, не искушай! — поморщился тот, пряча за спину обе руки. — Я за это золото полжизни под смертью ходил, а ты мне его за так даешь!

— Верю, вот и даю, — сказал Владигор.

— Ты, князь, первый во мне человека увидел, — сказал Ракел. — Отслужу я тебе, не пожалеешь!

С этими словами он двумя пальцами осторожно взял из Владигоровой горсти три монеты, бросил их за щеку, развернул жеребца, огрел его плеткой и, треща подножным валежником, скрылся в ольшанике.

— Как бы этот волчар стражу на нас не навел, — сказал Берсень, когда затих треск сучьев под копытами.

— Чего ради? — спросил Владигор. — Перед кем ему теперь выслуживаться?

— И то верно, — сказал тысяцкий, снимая с сучка наколотый белкой гриб и осторожно пробуя его шаткими, отвыкшими от твердой пищи зубами.

— Ну, ты побудь здесь, — сказал князь, — а я к верфи проберусь, гляну, какую нам ладью угонять сподручнее.

Он спрыгнул на землю, плотно устланную опавшей листвой, обвязал конский повод вокруг ольшины и, бросив Берсеню остаток рябиновой грозди, скрылся между замшелыми стволами.

«Кто я теперь? Куда бегу? От кого скрываюсь? Что я увидел в своем городе, обратившись в бездомного бродягу Осипа?..» — думал он, обходя гнилые пни и перескакивая через вывороченные бурей осины.