Ellith The Shadow - Чужие миры

Здание было чёрно-серым и мрачным. Над двустворчатыми дверями вилась цепочка иероглифов. Заговор «от гнева и злости», то бишь, программа, предупреждающая появление опасной нежити. Тёмная ткань занавесок мерцала серо-серебряной рунной вышивкой. Очень интересно.

— Не возражаешь, если я посканирую?

— Пожалуйста.

Я мысленно прочёл заклинание, создавая перед собой «Глаз Эльси». Бледно-зелёные нити начали сплетаться в кольцо…

И тут откуда-то слева выскочили двое вооружённых людей с копьями наперевес.

Ну не боевой я маг! И реакции у меня не те. Сначала бью, потом смотрю — а когда программа почти завершена, эфин начал меняться в нужную сторону и леденит кисти энергия…

Короче, я действовал рефлекторно. Вместо бледно-зелёной линзы с рук сорвалась нефритовая змея с двенадцатью клыками. Лишь тогда я сообразил, что передо мной стражники. А змея уже летела, и я едва-едва успел остановить её. Ощущение было премерзкое: руки онемели, желудок болел, кожу на щеках саднило, и очень хотелось на что-нибудь опереться — как и положено при разовом расходе большей части силы.

Змеиная пасть покачивалась в полуметре от ближайшего стражника. Стражник (почему-то) пасть игнорировал:

— Беда, Ваша Смелость!!!

— Это точно, — сам себе сказал я.

— Что случилось? — косясь на змею, спросил Анис.

Уберу я её, уберу… вот отдышусь, боль пройдёт…

— Разрушение, Ваша Смелость.

— Что?!

— Ни с того, ни с сего обвалилась стена королевской темницы. Прямо в пыль рассыпалась…

Звуки доносились как сквозь подушку. Сколько ж я выложил? Номинал «Стража» (обзываемого также «аранакарти», стражем гробниц) — килонис, коэффициент возьмём один и два (когда на рефлексах — не до выверенности), да на нейтрализацию автотрансформирующих воздействий нисов триста… а то и шестьсот… плюс тысяча девятьсот три ниса на остановку. Коэффициент один и три — у меня всегда один и три — и в сумме это будет… будет это в сумме… от четырёх трёхсот до четырёх шестисот… где стенка?!

Устроившись на ближайшем каменном заборчике в половину моего роста, я начал потихоньку возвращаться в сознание. Такого со мной ещё не бывало. Вероятность того, что в нужный момент на тебя кто-нибудь неожиданно выскочит, очень низка — обычно выскакивают или раньше, или позже, или ожидаемо. Нужный момент короток — миг, когда энергия начала вырабатываться, но рисунок трансформации ещё не сформирован, миг наибольшего отрешения мага от действительности, длится от сотой до двадцать второй доли секунды. Впрочем, кое с кем из моих знакомых такое бывало. До популярной слезливой трагедии «Геннет Белозерский», в которой маг случайно убил беременную жену, не доходило (некроруной никто сослепу не кидался, а остальные мощные заклинания можно придержать), а вот лишние уши у людей вырастали, и ноги отнимались, и обмороки случались… разное случалось.

Анис о чём-то переговорил со стражниками, потом подошёл ко мне и изобразил воплощённое ожидание. Я же тебе говорил — уберу! Или не говорил? Телепатировал наверное. То-то руки трясутся…

— Сейчас уберу, — пообещал я вслух, — вот полежу минут десять… и ещё десять… и ещё.

— Ты что — не слышал, о чём мы говорили?

— Темница развалилась, — равнодушно ответил я, — что мне глубоко эфиново.

— Да, но…

— Ты дашь мне восстановиться? — обозлился я, — Или тебе позарез нужен заборчик, на котором приезжий магистр умер от истощения? Так ведь я встану, а некрооборотень — не совсем та достопримечательность, которую хочется показывать гостям столицы.

Анис послушно замолчал. Спустя несколько минут я попробовал развеять стража, и у меня получилось. Пальцы дрожали. Восстановиться я, конечно, смогу нескоро, но первичный шок удалось пережить, значит, смерть от истощения отменяется: в случаях, подобных нынешнему, важно не сколько у тебя осталось, а сколько ты выложил. Между килонисом, израсходованным за пять минут, и килонисом, израсходованным за пять секунд, — Шерский пролив.

— Ты уже в порядке?

— Почти.

— Пролом образовался в стене камеры мальчишки Шелиса.

— Я думал, она зачарована.

— Она зачарована, — бесцветным голосом произнёс Анис, — Я сам пытался из неё выбраться. Это невозможно. Я намерен пойти всё осмотреть. Ты идёшь?

— Иду, — кое-как сползая с заборчика, ответил я.

Что с Шелисом? Если стена рухнула по естественным причинам, он мог пострадать…

По дороге Анис описал систему антимагической защиты. Каждый камень был разрисован иероглифами по надёжнейшей программе Альвэка Синеградского; решётки — «витое железо», зачарованы на «плетеный щит». Бирюзовых наручников с Шелиса тоже не снимали. Мне было проще поверить на слово, чем попытаться вникнуть: внимание то и дело соскальзывало, речь Аниса оборачивалась невнятицей. Анис, вероятно, заметил, но вежливо смолчал.

У ворот мы встретились с Айной в сопровождении ещё двоих стражников. Айна посмотрела на меня с некоторым удивлением, но почему-то промолчала. Вместе со стражниками мы направились к темнице, двухэтажному серому каменному зданию. У стены Анис повернул направо и повёл всех к пролому. Зайдя за угол, я увидел искомое «разрушение» — груды щебенки, в которую превратились камни стены. Естественных причин тут и не мерцало. Наверное. Меня вдруг повело, я уцепился за ближайшего стражника. Перед глазами поплыл туман, уши заткнуло ватой.

— … если много силы за раз потратят. Элланхис в старших принцах тоже, помнится, сорвался…

Я вздохнул и выпрямился. Анис и стражники. Изящный пассаж про магов принадлежал самому юному — срыв Эланхиса он мог застать разве что в раннем-раннем детстве. Айна ушла вперёд; когда мы приблизились к проёму в стене, она уже находилась внутри. Искалеченных тел в камере не было, что меня несколько успокоило.

Анис изящно перелетел через кучу щебня и присоединился к сестре. Мне пришлось карабкаться. Камера была запорошена серой пылью, поверх слабо мерцавших надморских иероглифов вились трещинки. Причудливо изломанная решетчатая дверь висела на нижней петле. Лежак развалился на куски, в углу я заметил осколки каменного умывальника. Тихо завидуя окутанным паутиной сканирующих заклинаний близнецам, я закрыл глаза, концентрируясь на восприятии эфина.

«О, где же солнце…»

Тихий предсмертный стон, тихий посмертный плач, зов призраков, памяти, прикованной к подземной келье жизнью в темнице души — решётки из надежды, стены из безнадёжности. Боль и страх, но это вторично — смертью веет от этой земли, смертью веет из-под камней, тишиной перехода на ту сторону, холодом изнанки, тьмой зазеркалья, переправой и дорогой, вратами и холмами. И голоса — из-за тишины, с изнанки, с дороги, с холмов. Голоса недоушедших-недооставшихся, застрявших между там и здесь. Вопли, проклятия, стоны, плач и песни, ночные кошмары, последние сны. Надежда до последнего, горькое разочарование, застарелое смирение, объединённые одним — это был чей-то миг перехода. Миг перехода…