Николай Романов - Рассвет

— Полностью отсутствовал здравый смысл и наличествовала полная потеря рассудка. Исходя из этого очевидного факта, разрыв с реальностью нашего мира, пагубно сказался на его душевном здоровье.

Глядя на не понявшего его коллегу, он разъяснил мысль, нажимая на последнюю фразу:

— Он утверждал, что якобы прибыл к нам из другого мира, лежащего за некой незримой гранью. Вы представляете, другого мира, непохожего на наш!?

Испытывая воодушевление от обсуждения симптомов загадочного заболевания, Саллюстий подхватил интересующую его канву высоко ученой беседы:

— Крайне любопытное отклонение: явное наличие признаков душевного заболевания. Что же из действительности окружающего мира, отвергала его, как Вы выразились — «ложная память»?

Тацит задумался и припоминая давнее, произнес:

— Уверял нас, что попал к нам из неведомой, совершенно иной страны, так называемой «России». И был весьма расстроен, узнав политическое устройство нашего государства и сословную жизнь общества. В горячечном бреде бормотал, что эти, как бы помягче выразиться и одновременно не упустить суть его безумных слов, грязные скоты и содомиты правят и здесь.

Утверждал, что он знает, как изменить устоявшийся ход вещей в Раввене, что есть иная возможность исправить все и пойти другим путем!

Тяжело вздохнув, Саллюстий с сожалением вымолвил:

— Да, весьма интересное искажение подлинной картины окружающего его мира. Крайне любопытно было бы, для прикладной науки, изучить его лихорадочные видения?

— К большому сожалению, его речи услышал жрец Солнца, их только что согласно распоряжению Совета, закрепили в лечебнице, на постепенную замену лекарей и травников.

Тацит горько процитировал упомянутый указ: — «… ибо духовное состояние бренного тела превалирует, над физическим состоянием здоровья».

Саллюстий сказал грустно, печально улыбаясь:

— Вы же, брат Тацит, прекрасно все сами понимаете! Так дешевле для казны и к тому же меньше затрат опять на лекарственные снадобья.

Складывалось впечатление, что этот мягкий человек, критикует даже где-то и осуждает поспешные действия по здравоохранению, принятые Советом Слуг Народа.

— Жреца прислали вместо уволенного лекаря Галена. Большой дока, кстати, был просто незаменим по переломам и повреждениям конечностей, поступающих больных.

Возвращая брата Тацита на предыдущую тему, Саллюстий поинтересовался дальнейшей судьбой умалишенного:

— Так, что там с безудержным полетом мысли у пациента?

— Жрец, с целью душевного оздоровления больных, решил оградить его. Он сразу доложил куда следует и вскоре появился патруль Народной Гвардии!

— И?

Тацит развел руками и произнес с грустью:

— Забрали. Позднее оказалось, что пришелец — злостный «младораввенец», помимо этого являлся потаенным прознатчиком герцогства Карар. Среди прочих грехов- был тесно связан с синегорскими мятежниками! Внедрен был, чтобы вести подрывную деятельность против установленного порядка.

Да позже еще и сознался, что является одновременно и разведчиком Кханда. Про это еще в газете «Раввенская правда» писали. С ним, под одну гребенку, еще немало вражеских вредителей и прознатчиков было задержано! Всех вместе наказали, по «справедливости»!

Явно сожалея об упущенной возможности для изучения редкого заболевания, Тацит рассказывал дальше:

— Очень разностороннее воображение. Вы знаете, он и называл себя чудно — «попаданцем». Рассказывал удивительные вещи про самобегающие повозки, стальные чудища, летающие в воздухе и ныряющие в глубины моря. Но и в его вымышленном мире, к сожалению, идут непрекращающиеся войны, ради наживы. Наверное, в нашей природе заложено, что лицемерное человечество всегда алчет богатства соседних народов, обагренного их кровью.

Заинтересованно, причмокивая губами, словно завидуя экзотичному заболеванию, брат Саллюстий произнес:

— Ну какая богатая фантазия, жаль его. Воображению и полету мысли можно было бы позавидовать,

— Все расспрашивал меня, есть ли в нашем мире, я еще запомнил, он их странно называл, эльфы или подгорные низкорослые люди, называемые гномами и работающие в шахтах?

Брат Саллюстий сожалеющее отметил:

— Где же он теперь?

Тацит горько выдохнув, дал ответ брату Саллюстию:

— По поводу обитателей шахт — гномов, кстати, у него появилась реальная возможность это самому проверить, на личном примере!

Воцарилось скорбное молчание, его прервал Саллюстий:

— Крайне прискорбно. Было бы весьма поучительно изучить столь странные видения этого больного рассудка?

Тацит грустно покачал головой:

— Его переполняли благородные идеи! Все порывался переустроить наш мир!

Саллюстий, резонно заметив нелогичную неувязку, высказался:

— Если он хотел переустроить этот мир, так похожий на его, что ему мешало, то же самое сделать это у себя? В привычной обстановке, а не в чуждом для него, как он уверял, мире.

Их затянувшуюся полемику прервала хлопнувшая дверь. С заднего входа вошел, из породы преуспевающих и успешных чиновников — молодой хмырь, с крайне деловым выражением лица. Впрочем, появившиеся от частого употребления хмельных напитков мешки под глазами, мелкий рост, и короткие ручки, не очень вязались с его напыщенным видом.

Подойдя к замолчавшим архивариусам, он только сейчас заметил посетителя. Видимо, они захаживали сюда редко, и он осведомился у них:

— Кто это там у нас?

Тон был у него такой спесивый, подразумевающий, какой ошалевший мерин принес сюда постороннего человека.

Динат решил сам подойти к нему. Он сухо представился:

— Дознаватель Басманного участка динат Берен. Прислан архонтом с разрешения куратора Ивача Пернатого!

Чувствуя исходящую от чинуши неприязнь, дознаватель сунул ему под нос бумажку, увенчанную оттиском перстня куратора.

Тот, подобно чванливому гусаку, кончиками пальцев брезгливо взял поданную ему бумагу и, дыхнув стойким ароматом, состоявшим из употреблявшим накануне вечером, густой смеси запахов вина, сыра и прочих деликатесов.

Увидев оттиски двух печатей — Ивача Пернатого и архонта, Млечин сразу изменил манеру поведения и дал разрешение на посещение:

— Да динат, Вы можете просмотреть в Хранилище необходимые Вам материалы.

Сразу же забыв о нем, хмырь обернулся к архивариусам и поинтересовался, как движется работа по изложению «Доподлинной хроники свержения Имперской тирании».

Тацит, подтверждая готовность объемистого труда, уверил его:

— Брат Ливий все исполнил, осталось только переплетчику сдать!

Однако чиновник имел противоположное мнение и не замедлил остудить пыл трудолюбивых старцев: