Энгус Уэллс - Повелители Небес

Он сказал:

— Твой проклятый язык Сказителя заморочил ей голову. Если бы ты не приперся в Трирсбри…

Я пожал плечами и ответил:

— Вот меня уже нет в Трирсбри, так лови свою удачу.

Он повел головой в сторону, не отрывая своего взгляда от моего лица.

— Слишком поздно, — сказал Барус. — Что сделано, то сделано.

Я возразил ему:

— Во имя Божье, Барус, это же бесполезно, чего вы добьетесь схваткой со мной?

Он решил уточнить свои намерения:

— Схваткой? Нет, Сказитель, я убью тебя.

Я игнорировал это замечание и продолжал:

— Ирдан снимет с тебя голову. А если ты думаешь, что, убив меня, сможешь заполучить в свою постель Кристин, то сразу скажу тебе, что надеешься зря.

— А откуда они узнают? — спросил он и улыбнулся так, что я подумал, что смотрю в пасть скалящемуся волку. Он показал своим грязным пальцем в направлении леса: — Если я оттащу твое тело туда и брошу его среди деревьев… Повелители Небес, может, просто грабители. Как бы там ни было, пройдет время, прежде чем тебя найдут.

— А как же моя лошадь? — поинтересовался я. — Она ведь вернется обратно в конюшню, а это не может не настораживать.

Это заставило сотника задуматься, как я и надеялся. Он, в конце концов, был одним из членов военного братства Ирдана, а солдат не может не уважать лошади, так что, прежде чем убить лошадь, он еще подумает.

Тут я мог оценить не только его злобность, но и коварство. Сотник плюнул и сказал:

— А лошадь твою я стреножу. Ей понадобится немалое время, чтобы освободиться.

Кобыла, точно понимая, о чем идет речь, задрожала подо мной, и я подумал, что она, пожалуй, слишком испугана для того, чтобы сражаться на ней. Потом я подумал, что Барус видел меня в пешем бою, вероятно, он не предполагает, что я куда слабее в конной стычке. Настало время вспомнить уроки и поблагодарить за учебу Клетона и Керана. Именно он был первым, кто сказал мне, что злоба может сослужить в схватке плохую службу, иногда она ослабляет человека, ярости лучше гореть холодным пламенем.

И я сказал нарочно:

— И ты снизойдешь до убийства как простой разбойник? Знает ли Ирдан, что сотник его столь обделен честью?

Я отпустил поводья своей кобылы и ударил ее каблуками в бока, и она — о милое созданье! — заржав, рванулась прямо на гнедого жеребца.

Лошадь моя грудью ударила попятившегося было коня. Скачка утомила его, и он был не так скор. Он заржал в свою очередь и потерял равновесие. Барус зашатался в седле, и удар его меча со свистом разрезал воздух. Не теряя времени, я выхватил свое оружие и, хотя нанести серьезный удар из такого положения не мог, все-таки ткнул концом посоха в грудь сотника. Барус издал звук, средний между воплем ярости и криком боли. Я снова сделал выпад, и сотник рухнул на землю.

Я выскочил из седла, обогнул мою храпящую кобылу, предоставляя животному возможность разбираться с его собственным противником. Барус начал подниматься на ноги. Теперь его уродливое лицо не напоминало уже морду пса или волка, скорее его можно было сравнить с загнанным в угол диким вепрем, готовым на все в своей слепой ярости. И не менее, чем вепрь, противник мой был быстр и могуч. Он увидел, как я замахнулся, целясь ему прямо в голову, но сумел не только отбить удар, но и подняться на ноги. Моя надежда на быструю победу улетучилась немедленно. Я перехватил посох, держа его обеими руками на уровне груди.

Барус зарычал и, взявшись за рукоять своего меча обеими руками, обрушил на меня сильнейший удар. Я принял его на свой посох. Просушенное дерево гикори не уступает в прочности железу, и сделанный из него шест, кроме всего прочего, покрывали металлические кольца. Мы оба отошли на шаг назад и уставились друг на друга, точно оценивая взаимные возможности.

Я сказал:

— Один вопрос, Барус, тот, на который ты так и не ответил. Твоя мать знает, кто твой отец?

Ответом на это стал следующий удар. Я сказал:

— В замке существует всеобщее мнение, Барус, что ты никогда не сможешь добраться до Кристин. Все смеются над тобой.

Это было оскорбление (очень наглое, как и первое, но я сражался за свою жизнь), и оно сослужило мне неплохую службу. Сотник с диким воплем кинулся на меня, осыпая ударами. Первые из них я только отражал, но потом стал наносить ответные, ударяя его по ребрам и предплечьям. Барус был не только искусным фехтовальщиком, но и чрезвычайно сильным человеком. Я понимал, что ему достаточно нанести мне всего лишь один точный удар, чтобы закончить схватку победой. Однако и я со своим оружием в руках тоже был не лыком шит. Дрался сотник с большой яростью, а она, как не раз говаривал нам Керан, быстро истощает силы. Я же оставался холоден и расчетлив. Все было похоже на то, как я когда-то сражался против Повелителей Небес в Дюрбрехте. Я воспринимал Баруса как препятствие, бездушную штуковину, объект для вымещения моей холодной ярости.

Мы разошлись в стороны. Противник мой уже тяжело и часто дышал. Слюна текла ему на подбородок. Я сказал:

— Кристин говорила мне, что, чем лечь с тобой в постель, она скорее…

Фразу эту мне закончить не удалось. Кипя безумной яростью, Барус ринулся в страшную атаку. Длинный меч, казалось, ничего не весил в его руках. Мне пришлось перейти в оборону, посох мой дрожал и вибрировал у меня в руках, искры летели в разные стороны снопами, когда сталь ударялась о металлические ободки на дереве. Я отступал, сознавая, что у меня за спиной находятся две довольно озлобленные лошади. Я полагал, что, хотя драться они и перестали, мне не следует позволять своему противнику загонять меня между ними или под их копыта. Я совершенно небезосновательно считал, что моя кобыла может с не меньшей вероятностью лягнуть меня, чем сотник прирезать. Я отбил удар и сделал выпад, угодив сотнику в локоть. Я увидел, как от этого удара лицо Баруса побледнело, позволил ему сделать еще пару шагов и снова ударил в тот же самый локоть.

Сотник выругался, и следующий его удар оказался уже слабее. Я рискнул оглянуться и увидел обеих наших лошадей на траве возле дороги. Они, как видно, уладили свои разногласия и с осторожностью поглядывали на нас двоих. Я шел, потихоньку отступая назад наискосок через дорогу. Барус с оскаленным ртом снова напал на меня. Я отбил его выпад и в третий раз изловчился ударить его по тому же локтю. Если бы мне удалось провести достаточно сильный удар, мне удалось бы сломать ему кость. Я подумал, что убивать противника не следует, потому что в таком случае Ирдан снимет голову с меня. Однако искушение было очень велико.

Продолжая отступать, я оказался возле самого лужка, где и принялся изображать крайнюю степень усталости. Я держал свое оружие так, словно оно стало тяжелым и неподъемным для моих рук. Я копировал тяжелое дыхание сотника. Барус просиял, глаза его стали совсем сумасшедшими. Он издал хриплый боевой клич и высоко поднял свой меч. Увидев это, я съежился и заметил, как глаза его наполнились ликованием в предвкушении скорого триумфа. Я прыгнул вперед, размахивая своим посохом, так что он замелькал у меня в руках. Дважды мне удалось сильно ударить противника в ребра концами своего шеста. Затем я размахнулся и ударил им сверху вниз, стараясь выбить меч из рук сотника. Какую-то секунду мы смотрели друг другу в глаза. Его были широко открыты и полны изумления. На сей раз я сделал сотнику подсечку своим посохом и, прежде чем Барус коснулся спиной земли, размахнувшись, ударил его краем своего шеста по голове.