Энгус Уэллс - Повелители Небес

Я вполне мог бы убить его таким ударом, но сдержался, — не хотелось мне превращать Ирдана в своего врага и становиться вне закона. Я видел, как глаза и рот моего противника широко открылись, а затем снова закрылись. Меч упал рядом с поверженным Барусом, и я наступил сапогом на лезвие. Барус застонал и пошевелился, он все-таки был очень силен. Я почти нежно ткнул его в челюсть, и он затих.

Какое-то время я стоял в напряженной позе, готовый для нового удара, так как считал, что Барус, возможно, притворяется, что потерял сознание. Увидев, что он больше не двигается, я пинком отбросил в сторону его меч и нагнулся. Синяк расцветал пышным цветом на правом виске и на щеке. Я проверил пульс своего врага, потрогав его шею и запястья, и прислушался к затрудненному дыханию, удостоверившись, что он жив. Тогда я встал и направился к его коню.

Гнедой жеребец таращил на меня глазные белки и топтался, видя, что я приближаюсь к нему. Я положил свой посох и ласково прошептал коню, что не желаю ему зла, что позволило мне взять его за повод и подвести туда, где лежал его хозяин. Я взял меч Баруса и воткнул его в землю как колышек, затем нашел на конском седле веревку, которой вполне хватило для выполнения моей задачи. Я с большим трудом поднял тяжелое тело Баруса и перекинул его через седло. Сотник тихонько застонал. Конь заволновался и принялся топтать копытами землю, пока я укладывал на его спине безжизненное тело его хозяина, которого я привязал к седлу, прикрепив к нему же и меч Баруса. Затем я намотал повод коня на седельную луку и ударил животное по крупу. Жеребец протестующе захрапел и поскакал обратно в направлении Трирсбри. Барус качался на спине своего коня точно мешок.

Я стоял и смотрел, пока не убедился в том, что животное доставит сотника, а потом направился к своей серой кобыле.

Она подняла голову, перестав щипать травку, и обнажила свои желтые зубы, когда я взял в руки поводья. Я простил ее, кобыла заслужила уважение, доказав сегодня свою несомненную полезность. Ран на ней я не заметил и, подобрав с земли посох, сел в седло и тронулся в путь.

Трясясь в седле, я принялся думать, как будет чувствовать себя Барус, когда очнется. Я надеялся, что он придет в сознание прежде, чем доберется до замка; положение, в котором он окажется, когда ему придется объяснять, что с ним случилось, добавило вкуса моему приключению. Я вдруг понял, что грусти моей как не бывало, и затрясся, оглашая окрестности громким хохотом.

В Цимбри меня встретил главный маг замка. Им оказался худой лысый человечек по имени Квентин, который приветствовал меня улыбкой. Для своего сана и пола колдун был одет весьма экстравагантно, я с удивлением рассматривал его нарумяненные щеки и подведенные тенями глаза. На пальцах во множестве блестели кольца.

— Позвольте мне угадать, — начал он. — Вы — Давиот Сказитель. У меня для вас послание.

Я спешился и взял в руку уздечку своей серой кобылы. Когда Квентину вздумалось погладить мою строптивицу, она немедленно попыталась укусить его.

— Характерец у нее, знаете ли, — предостерег я его. — Послание, вы говорите?

Колдун кивнул и на всякий случай сделал несколько шажков в сторону от лошади. Глаза главного мага Цимбри были очень темными, казалось, словно в них вообще отсутствуют белки, но в то же время я видел их блеск и некоторое удивление, с которым разглядывал меня собеседник.

— Из Трирсбри, — сказал он, словно его так радовало это известие, что он хотел его посмаковать подольше, прежде чем поведать мне, что оно собой представляет. — От жрицы-ведуньи Кристин.

Я ждал с плохо скрываемым нетерпением. Что может сказать мне Кристин? Я и не предполагал, что смогу увидеть ее или что-нибудь снова услышать о ней. Как и все другие, оказавшие влияние на мою жизнь, она, как я предполагал, стала уже достоянием моей памяти, моим прошлым. Я избрал себе одну-единственную дорогу, которая могла вести меня только вперед, я был совершенно не уверен, что хочу получать от Кристин какие-нибудь сообщения.

Квентин сказал:

— Как раз в тот день, когда вы выехали из Трирсбри, сотник дружины Ирдана подвергся нападению разбойников. Их оказалось, как он заявлял, не меньше семи-восьми человек. Сотник спасся чудом.

Я сохранил на лице непроницаемую мину:

— Не меньше семи-восьми, а? Так это действительно чудо.

— Да, — отозвался Квентин, и я заметил, что он с трудом сдерживает смех. — Довольно, знаете ли, странноватое нападение.

Этот главный маг начинал мне нравиться. Я решил подхватить условия его игры и нацепил на себя маску любопытства.

— Странное, вы говорите? Чем же? — спросил я.

— Видите ли, когда сотник, его зовут Барус, впрочем, вы, конечно, знаете это, выехал на прогулку, семь или восемь разбойников, выскочивших из засады, набросились на него. Он отлично помнит, как убил, по крайней мере, троих и многих ранил, пока кто-то не ударил его сзади по голове, отчего он упал и лишился чувств. Что произошло потом, он не помнит.

— Совсем ничего? — осведомился я.

— Совсем, — вздохнул Квентин и сделал паузу, чтобы прокашляться, потому что его, совершенно очевидно, душил смех. Затем колдун продолжал: — По всей видимости, именно эти бандиты, и никто иной, привязали его к лошади и отпустили животное, которое и привезло доблестного хозяина в замок Трирсбри, как следует из сообщения Кристин. Она говорит, что Барус висел, перекинутый через седло, как мешок с картошкой. Ну, разве все это не странно? Не удивительно разве, что столь злобные негодяи оставили сотника в живых? Не изумляет ли тот факт, что они даже не похитили его коня? Не думаете ли вы, что из этого могла бы получиться замечательная легенда, Давиот?

Я отвечал с почтением:

— Это более чем вероятно, Квентин.

— Но вы ведь едете на юг, — сказал он, — так что расспросить сотника вам вряд ли удастся.

— Да, — согласился я, — по всей видимости, не удастся.

Он кивнул:

— Еще Кристин просила пожелать вам попутного ветра, когда вы тронетесь в путь.

Я ответил:

— За что и вас и ее благодарю.

Квентин широко улыбнулся и перевел взгляд с моего лица к притороченному к седлу жезлу.

— Неплохой шест, — бросил он как бы невзначай. — Я могу представить себе, что он хорошо вам служит.

— Вы правы, — ответил я. — Когда очень припрет.

— Да, — сказал он и громко расхохотался.

Я не мог удержаться и стал вторить ему, сотрясаясь в приступе смеха. Квентин по-дружески взял меня за руку, и мы вместе отправились через двор. Когда мы подошли поближе к конюшням, он унял свой смех и сказал уже серьезнее:

— Я как-то раз-другой встречался с Барусом, личность, что и говорить, препротивная. Вместе с тем не следует распускать слухи, он все-таки сотник. Так что, возможно, будет лучше, если все это останется между нами, а?