Энгус Уэллс - Повелители Небес

— Не помню, — сказал он и пожал плечами. Она повторила свой жест, показывая, что не понимает, а он пожал плечами и беспомощно покачал головой.

Она отошла и стала что-то говорить человеку, которого звали Гвиллим, чье имя, неизвестно почему, казалось столь странным, как и имя женщины. Здоровяк кивнул и что-то сказал остальным. Они приблизились к незнакомцу, а один вернулся в лодку и пришел оттуда, неся в руках оковы. Человек кожей чувствовал их колдовство, точно так же как и уколы их мечей, и не сопротивлялся, когда они сковали его руки и ноги соединенными цепью кандалами. Ему только было удивительно, что они так сильно боятся его.

Они повели его в лодку, и хотя человек сделал все возможное, чтобы не упасть, ноги у него подогнулись, и он бы непременно упал, если бы здоровяк не подхватил его своей огромной ручищей. Островитянину было стыдно, что он не смог сам войти в лодку и его, точно младенца, перенесли на борт и водворили на нос, где он сел на палубу, а стоявшие по бокам мужчина и женщина не спускали с него глаз, в то время как остальные заняли свои места на веслах и возле румпеля.

Человек провожал взглядом удалявшуюся скалу, думая, что, может быть, Смерть явится, чтобы признать свое поражение и убедиться в его победе. Но позади в бескрайней морской синеве, точно покачиваясь на волнах, лежала гладкая белая скала, на которой ничего не было. Он отвернулся, не зная, радоваться ли своему спасению. По крайней мере, незнакомцы дали ему напиться, а значит, он зачем-то был нужен им живым, во всяком случае, на какое-то время. Если они решат убить его, он сможет умереть достойно.

Мелькали похожие один на другой дни. Спал он меньше, по большей части бодрствовал. Стараниями лекаря Мартина тело его зажило, сожженная солнцем кожа восстановилась, сил прибавилось. Он ел сначала лишь бульон да кашицу, а потом и твердую пищу: фрукты, овощи и даже мясо. Няньки-охранники менялись ежедневно, иногда среди них оказывались и женщины, ни одна из которых не нравилась ему так, как Рвиан, потому, наверное, что лишь она одна не боялась его. Остальные обращались с ним как с диким зверем, полуприрученным и, вероятно, очень опасным. Пленник каким-то образом знал, что очень силен, что умеет сражаться, но не испытывал никаких враждебных чувств ко всем окружавшим его людям, не понимая, зачем они держат его в кандалах и почему так боятся. Жаль, что они не знали его языка, а он не понимал их речи, тогда бы он смог объяснить им, что не держит в мыслях ничего дурного и не собирается нападать на своих спасителей.

По мере того как пленник поправлялся, любопытство его возрастало. Он был взрослым мужчиной, но ничего не знал о себе, точно младенец, как будто и правда само море породило его на той злосчастной скале. Он был другого племени, чем те люди, что нашли его, о чем говорил их язык. Но откуда происходил он сам и на чьей земле находился, этого спасенный не знал. Но он пытался узнать, обращаясь к людям, находившимся рядом с ним, с вопросами. Это мало что давало, люди называли ему предметы, он повторял простые слова, стараясь запомнить их. Он оказался довольно-таки способным и скоро уже мог попросить воды, пищи и чтобы его проводили в уборную, мог поблагодарить, поздороваться с входившими, но настоящее общение оставалось невозможным. Пожалуй, больше давало ему отношение своих учителей, одни из которых обращались с ним строго, другие с неохотой, третьи почти безразлично, но все они проявляли осторожность; некоторые испытывали отвращение, причин которого он понять не мог. Это лишь усугубляло одиночество пленника.

Со временем он стал достаточно силен, мог вставать и передвигаться без посторонней помощи, и тогда заключение стало ему особенно в тягость. Жестами он дал понять, что хотел бы выйти на прогулку, и почувствовал обиду, когда в первый раз ему отказали. Самой понимающей казалась Рвиан, которой позже, используя все свое красноречие, пленник изложил свое желание выйти наружу. Она поняла и кивнула, а позднее поговорила с Мартином, который ужасно нахмурился, ворча себе под нос: пленник по тону определил, что просьбу его, возможно, не удовлетворят. Но Мартин ушел и вернулся в компании с Гвиллимом и еще несколькими людьми, вступившими между собой в оживленный разговор. А пленник, лежа в кандалах, наблюдал за ними, проклиная себя за то, что ничего не понимает. Когда с него в конце концов сняли кандалы и дали понять, что он может выйти из комнаты, он просиял и сказал на их языке:

— Спасибо.

Ему выдали рубаху и штаны, что в первый раз напомнило пленнику о его наготе, хотя обстоятельство это и не смущало его. Куда как меньше радовали кандалы, но, по крайней мере, цепи, скреплявшие их, были удлинены, так что он мог ходить более или менее свободно. Когда пленник выходил, его всегда сопровождали двое мужчин с мечами на поясе и с длинными шестами в руках. Ему было безразлично. Гулять под солнцем — вот настоящая радость, несмотря на любопытные взгляды всех, кто встречался на его пути: люди смотрели на него так, точно он был каким-то диковинным зверем, которого научили ходить на задних лапах.

Еще через семь дней он совершенно поправился, полностью преодолев последствия выпавшего на его долю испытания, и стал достаточно силен, чтобы, не мешай ему кандалы, оставить позади себя своих сопровождающих. Реакция попадавшихся на пути людей раздражала пленника, и он предпочитал подниматься на безлюдные пригорки или площадки, особенно когда понял, что там довольно часто можно встретить Рвиан.

Когда он встречал ее, то, держась на почтительном расстоянии, ожидал, когда она обратит на него свое внимание. Она согласилась взять на себя роль педагога, но пленнику казалось, что делала она это больше для того, чтобы отогнать от себя какие-то навязчивые размышления, природу которых он не понимал. Изо всех сил он старался выразить свою благодарность, говоря женщине, что ей и ее спутникам обязан жизнью. Она, спасенный чувствовал это, понимала его, но он, в свою очередь, не мог взять в толк, почему Рвиан так грустно улыбается. Этот мир казался ему очень странным.

Однажды ночью, лежа один в кровати, как всегда в оковах (окно было закрыто ставнями, дверь заперта, но стража, однако, отсутствовала), он вспомнил свое имя. Пленник не знал, каким образом ему это удалось, имя просто само всплыло в памяти, и когда он произнес его, оно звучало знакомо: «Тездал». Это сделало его более значимым в своих собственных глазах, теперь он уже не казался себе таким ничтожным.

Утром, когда отворилась дверь и сторожа принесли пленнику пищу, он коснулся пальцами груди и сказал им с гордостью:

— Меня зовут Тездал.

Стражники настороженно уставились на узника, один из них схватился было за меч, но передумал. Они заговорили между собой, а спустя какое-то время появился Гвиллим с горбуньей по имени Мэтерен, которая, указав на пленника, с вопросительной интонацией произнесла его имя.