Сергей Смирнов - Дети выживших

— Приветствуем тебя, темник, — я, Тухта, тысячник Ар-Угая, и я, Амнак, тысячник Камды.

— И я приветствую вас, — ответил Каран-Гу. — Отчего вы здесь, а не при своих командирах?

Тухта искоса взглянул на Амнака и понял, что отвечать придется ему.

— Прости, повелитель, но это долгая история…

— Любую долгую историю можно передать несколькими словами, — поморщился Каран-Гу. — И я не повелитель.

Тухта снова взглянул на Амнака и сказал:

— Ты можешь не поверить нам… Но в Арманатте зрело предательство…

Он замолчал, не зная, как перейти к главному.

— Отчего же? — возразил Каран-Гу. — Как раз этому я охотно поверю. И что дальше?

— Мы… — Тухта склонился ниже, набираясь духу, потом поднял глаза и выпалил:

— Мы схватили и доставили сюда главного изменника, который хотел стать великим кааном. Это мой командир — Ар-Угай…

Тухта еще выговаривал это, когда увидел, как из-за трона Каран-Гу вышел сам Ар-Угай. Он был при сабле, в парчовом халате с золотыми разводами, и хотя на лице его были заметны следы побоев, глядел он надменно и сурово.

Тухта услышал, как сбоку охнул Амнак. Потом раздался стук: Амнак ударился лбом об пол. Тухта почувствовал, как внезапный пот залил ему глаза. Он тоже лег на живот и стукнул лбом об пол.

Но еще до того, как упасть лицом на ворсистый верблюжий ковер, Тухта уже прочел свою судьбу в глазах Ар-Угая и Каран-Гу, и потому молчал, когда телохранители Каран-Гу сбили с него шапку, завернули руки назад и связали сыромятным ремнем. Амнак своего будущего еще не видел, поэтому он кричал, выворачивая шею так, что на ней веревками вздувались вены:

— Ты ошибаешься, Каран-Гу! Ар-Угай посылал Верную Собаку убить Айгуз, а потом хотел убить каан-бола! Ар-Угай давно уже…

Когда воин, стоявший над ним, рассек камчой его губы и Амнак захлебнулся кровью, Ар-Угай рассмеялся.

Когда Амнака за ноги поволокли к выходу, и голова его стала биться о ковер, Каран-Гу засмеялся тоже.

А Тухта вдруг понял, что его будущее не совпадает с будущим Амнака.

Да, будущее у них было разным.

Но не настолько разным, как хотелось бы Тухте.

Под грохот наккара с Амнака содрали халат и нижнюю рубаху и исполосовали плетьми, пока он не потерял сознание. Потом его отлили водой. И палач длинными тонкими щипцами вырвал у него сначала один глаз, потом другой. А потом, когда Амнака снова привели в чувство и лекари в халатах желтого шелка напоили его дурманом, палач теми же щипцами вырвал ему язык.

И язык, и глаза он бросил собакам.

А то, что оставалось Амнаком, надели затылком на деревянный кол.

Тухта смотрел, как и все, не отворачиваясь.

Он знал, что Каран-Гу следит за ним, и вел себя так, как подобает воину благородной крови — родичу первого темника.

Когда с Амнаком было покончено и тело его оставили в степи, неподалеку от ставки, на корм стервятникам и псам, Тухту подвели к Каран-Гу.

— Ты всё понял? — спросил Каран-Гу.

— Всё, повелитель, — ответил Тухта.

— Что ты понял?

— Что предавший своего командира хуже собаки и заслуживает позорной смерти.

Каран-Гу переглянулся с Ар-Угаем. Кивнул.

— Это хорошо, что ты всё правильно понял, Тухта. Но я не хочу нарушать закон Тамды и проливать твою благородную кровь.

Он махнул рукой воинам, и Тухту бросили на длинный ковер, вынесенный из шатра и положенный на землю. Ноги Тухты оказались снаружи — ковер был недостаточно широк.

Но достаточно длинен.

Тухту стали туго заворачивать в ковер, и завернули столько раз, что из глубины свертка раздался приглушенный жалкий вопль.

Когда ковер закончился, дух Тухты уже отлетел, а его безжизненное, смятое, как тряпка, тело почти ничем не отличалось от ковра.

После праздничного ужина с шурпой, пилау, зажаренным ягненком, баурсаками, печёной рыбой из озера Бонго и кислым намутским вином, Каран-Гу удалился в свои покои и пригласил с собой Ар-Угая.

Каран-Гу лег на низкую удобную тахту с маленькими подушечками, и, улыбаясь, сытно отрыгнул.

— Ты знаешь, как я мог бы поступить с тобой, Ар-Угай, — сказал он.

— Знаю, — подтвердил Ар-Угай.

Он оставался стоять на ногах, и стоял не рядом, не сбоку, а далеко от лица Каран-Гу, и совсем близко от его шерстяных домашних ичигов, провонявшим ножным потом.

— Но я считаю, что каждый из нас достоин того, чтобы стать великим кааном. Именно поэтому никто и не будет им. Мы будем править каждый в своем улусе, не мешая, а помогая друг другу.

— Это золотые слова, — сказал Ар-Угай.

Каран-Гу покосился на него, ибо ему почудилась тень насмешки в словах красавца Ар-Угая. Он всегда был любимчиком Богды, Лисья Шапка, и успел снискать себе не самую добрую славу среди боевых командиров.

— Но ты слишком властолюбив, — продолжал Каран-Гу. — Поэтому я не могу отпустить тебя в Арманатту. Я хочу посоветоваться с Камдой, Амзой и Шаат-тууром. Мы должны решить, как быть дальше с Айгуз и её выродком, называющим себя, как я слышал, Екте.

Ар-Угай сделал едва уловимое движение.

— Я буду пленником? — глухо спросил он.

— Нет, — усмехнулся Каран-Гу. — Гостем. Почётным гостем, конечно.

Ар-Угай отвернулся, чтобы не выдать себя. Он ещё отомстит этой тощей змее Каран-Гу… Он еще заставит его лизать ему сапоги и молить о прощении… Но не сейчас, не сейчас.

— А пока вот что… — сказал Каран-Гу, — Расскажи-ка мне, как ты убил Угду. Только не говори, что он умер сам, или его отравила та девка, которую ты назначил ему в жены.

— Он… Умер от желудочных болей.

— Сильно мучился? — спросил Каран-Гу безо всякого выражения.

— Не знаю, — ответил сквозь зубы Ар-Угай.

— А я знаю, — качнул головой Каран-Гу. — Ты нарушил закон Тамды. Ведь Угда умер от кровавых испражнений. Он истек кровью, — голубой кровью каана.

Каран-Гу хлопнул в ладоши, вызывая стражу, и прибавил:

— Вот еще одна причина, по которой я не могу отпустить тебя, Ар-Угай. Ты нарушаешь древний закон. А это опасно для всех. И для тебя тоже… Тебя будет охранять мой тысячник. Аммар! Теперь Ар-Угай — твой господин. Не спускай с него глаз! И предупреждай его малейшее желание.

Ар-Угай обернулся, взглянул на тысячника-аххума, одетого, как хуссарабский каан.

Он с ненавистью повернулся к Каран-Гу. Прокричал гневные слова:

— Ты окружил себя хумами. Ты забыл обычаи, ты не помнишь своего народа. Кто этот человек? Почему ты обижаешь меня, приставляя соглядатая из хумов?

Каран-Гу привстал, погладил жидкую золотистую бородку.

— Он — самый лучший страж, — сказал неторопливо. — Знаешь, почему? Потому, что чужой. Его судьба висит на кончике моей камчи. Это значит, что он не струсит, как Амнак, и не предаст, как Тухта.

Аммар, слышавший всё, сложил на груди руки. Глянул на Ар-Угая искоса, смеясь одним глазом.