Сергей Смирнов - Дети выживших

Крисс покачал головой.

— Даже несколько тысяч наемников не смогут освободить Аххум. И потом — чем расплачиваться с ними? Долей в добыче?.. Нет, Гарран. Не думаю, что мы должны собирать войско. Неизвестно, что творится сейчас там, на восточном борту земли. Дай мне корабль и сотню моряков, чтобы я мог доплыть до Киа-та-Оро. Я не был там пять лет.

Гарран опустил голову. Ом Эро делал вид, что разглядывает корабли. Над ними кричали чайки, и вдали под желтым парусом шел крутобокий купеческий корабль.

Гарран тяжело вздохнул и сказал:

— Конечно, Крисс. Надо плыть. Но я поплыву с тобой.

— А кто останется здесь, в Лаверне?

— Кто-нибудь да останется. Для многих он стал уже родным городом.

Он повернулся к Ом Эро:

— Как зовут того купца, что плавал в Южный Тсур?

Сборы заняли несколько дней. Три корабля готовились к дальнему пути, пять полных сотен воинов должны были отплыть на них, а вместе с командами кораблей — почти тысяча.

Купца, о котором говорил Ом Эро, звали Зенопс. Он охотно согласился плыть в Киатту, и даже решил взять с собой сына-подростка и племянника.

— Они бредят дальними странами, — пояснил Зенопс, посмеиваясь в густую рыжеватую бороду. — Пусть повидают свет.

Зенопс хотел заодно поторговать, и снарядил еще два корабля: один был его собственный, а другой он арендовал у своего родственника, купца из Руэго.

Зенопс не удовольствовался рассказами Крисса и Гаррана, и отправился в Лаверну. В порту и в таверне, в городском совете и просто на улицах он расспрашивал о том, чем торгуют в Кейте, какой товар везут туда, и какой покупают там.

— Выгоднее всего торговать металлом и камнями. Они занимают немного места, и приносят большой доход, — рассуждал он. — Спросите у любого в Билуогде или Тулуде, и вам расскажут, о том, как однажды я вернулся из плавания на чужом корабле, купив у капитана место на палубе. Я сошел с корабля в Билуогде, и люди думали: вот приехал какой-то нищий из дальних стран. Я вернулся в свой дом и постучал дверным молотком в двери. Двери открыл старый слуга.

Он не узнал меня. Тогда я попросил позвать сына, — но сын тоже не узнал меня. Впрочем, — засмеялся Зенопс, — я тоже его не узнал, поскольку плавал больше трех лет.

Тогда я назвал себя, а старый дурень-слуга заявил:

— Мой господин — богатый и уважаемый купец. Дом его, конечно, постарел и требует ремонта, но все соседи знают — вернется Зенопс и отремонтирует дом.

Тогда я попросил вынести на улицу коврик из прихожей. Слуга вынес — старый драный коврик. А я снял с себя выцветший ветхий плащ, взял нож и надрезал подкладку. И высыпал на коврик целую гору рубинов и изумрудов. И что бы вы думали? Старый дурень заплакал и заявил:

— Воистину, ты — Зенопс, мой господин!

Зенопс рассказывал все это, сидя в таверне на набережной, в окружении нескольких слушателей. Вместе с Зенопсом были Ом Эро и Раммат.

— Но это еще не конец рассказа, — посмеиваясь, сказал Зенопс. — Из городской управы, прослышав о моем возвращении, в тот же день принесли счет. Штраф за неисправный водосточный желоб. Сам по себе штраф был небольшим, и я заплатил бы его, даже не заметив. Но за три года накопилась такая пеня, что на уплату штрафа ушли три не самых мелких изумруда!

Зенопс грохнул по столу оловянной кружкой с легким вином и расхохотался.

— Я вижу, — улыбаясь, сказал Ом Эро, — что имею дело не только со знающим и бывалым, но еще и с честным и порядочным человеком.

— Вот именно. Ни один дурак не стал бы платить такую дикую пеню. Я же не виноват, что плаванье затянулось, верно?

Он погладил бороду, хитро взглянул на Ом Эро и добавил:

— Но я оспорил этот штраф в городском суде. И мне вернули пеню!..

Лаверна строилась.

И корабли отплыли под стук молотков и визг пил. Небольшая толпа собралась на пристани, — во главе с Архамом, который был избран городским магистратом.

Крисс без грусти смотрел на новенькие домики на каменных фундаментах. Домики были рассыпаны по зеленому склону холма, и тут и там между домами высились золотоствольные сосны.

Пусть это хорошее место, думал Крисс, но все же это чужое место… Пора возвращаться на родину.

После целого дня изнурительной скачки каан-бол свалился без сил в наспех растянутом шатре и мгновенно уснул.

Когда он проснулся, отблески костра плясали внутри шатра — полог был откинут. У костра сидели трое мужчин и тихо беседовали.

Каан-бол сразу же всё вспомнил, приподнялся и испуганно позвал:

— Мама?

В шатер скользнула Домелла.

— Да, сын. Я здесь.

Каан-бол успокоился и снова прилег.

Домелла присела рядом, взяла его за руку.

Мужчины продолжали беседу, и пламя костра играло на стенах шатра, словно плясали светлые человечки.

— Хочешь, спою тебе песню? — тихо спросила Домелла, склонившись к сыну.

— Какую?

— Ту, что пела тебе всегда, когда укладывала спать.

— Наверное, это было давно, — сказал мальчик. — Я не помню той песни.

Домелла сказала:

— Ты вспомнишь…

Она негромко запела. Слова показались каан-болу непонятными и чужими, а мелодия — странно тягучей. Но потом, постепенно, он стал понимать, о чем говорилось в песне, хотя и не мог бы повторить этих слов. Мать все пела, и наконец каан-бол ощутил, что уже слышал эту мелодию, и эти слова знакомы ему настолько, что он, казалось, мог без труда повторить их.

Мужчины у костра давно замолчали. Из шатра слышалась та самая песня, которую все они помнили с детства.

Песня стала стихать и тихо сошла на нет. Домелле показалось, что сын уснул. Она выпустила его руку.

— Мама, я помню эту песню, — сказал каан-бол. Замешкался и внезапно повторил по-аххумски, хотя и запинаясь:

— Я помню эту песню, мама.

Домелла отвернулась. Сын привстал и погладил ее по плечу.

Она повернулась, обняла его. В глазах ее стояли слезы.

— Хочешь, спою еще?

— Да, мама. Хочу.

Костер почти догорел. Мужчины сидели, горбясь.

— Боги, — прошептал Харрум, — вот что хуссарабы отняли у нас.

— Хотели отнять, — поправил его Сейр. — Но не смогли.

Когда закончилась и вторая песня и в шатре стало тихо, Сейр взглянул на Каршу и негромко спросил:

— Расскажи, как ты попал в рабство?

Карша вздрогнул. Он полулежал лицом к костру, глядя в гаснущие огоньки. Лицо его потемнело. Он медленно ответил:

— Об этом написано в договоре о купле.

Сейр сидел у костра по-хуссарабски, поджав под себя ноги, не горбясь. Он выглядел, как таосский бог — сидящий каменный памятник с бесстрастным широким лицом. Лицо казалось красным в отблесках костра, но на самом деле оно было загоревшим, с копной отросших седых волос, закрывавших виски.