Анна Коростелева - Школа в Кармартене

И Змейк повернулся уходить. Овца заблеяла.

— Жарко тут, — сказала она простодушно. Она не поняла слов Змейка.

Гвидион глубоко вдохнул и удержал Змейка за рукав. Когда он взглянул Змейку в лицо, у него вяло мелькнула в голове фольклорная формула «тут мне и конец пришел». Но, не выпуская рукава Змейка и забыв прибавить обращение «учитель», он сказал:

— Я не могу заразить здоровое животное для того, чтобы сдать экзамен. Это ничтожная цель.

— А для чего вы могли бы это сделать? — спросил Змейк.

У Гвидиона мелькнуло что-то вроде «ради обусловленного жесткой необходимостью научного эксперимента, который нельзя провести иным способом», но в это время овца тряхнула ушами и еще что-то проблеяла, Гвидион случайно представил себе ее ягненком и ответил:

— Ни для чего.

— Ради обусловленного жесткой необходимостью научного эксперимента, который нельзя провести иным способом, — сухо скорректировал его Змейк. — Идите. Шестьсот восемьдесят девять.

Это был высший балл.

— Если вы будете каждый раз задавать мне столько вопросов по самым сокровенным областям знания, Афарви, то рано или поздно вы уподобитесь великому императору Юань-ди, — решительно сказал Сюань-цзан, поднимаясь с земли и сворачивая свою бамбуковую циновку.

— А что этот император? — полюбопытствовал Афарви, понимая, что уподобиться императору Юань-ди можно по разным признакам. Его устраивало уподобление как по мудрости, так и по добродетели.

— Он мертв, — преспокойно ответил Сюань-цзан. — Ну, что ж, думаю, что вы, все трое, — Эльвин и Тангвен поклонились, — готовы, пожалуй, уже к спецкурсу по творчеству Лу Ю. А потому предлагаю вам ступить в лодку и переправиться вместе со мной на тот берег, в павильон Яшмовых стрекоз.

Тут ученики с удивлением увидели, что у ступеней башни Сюань-цзана плещется вода, — хотя до сегодняшнего дня они свободно подходили к ней посуху, — и самое главное, что возле ступеней покачивается ладья с носом в виде головы дракона. Они вошли в нее, и дракон сам собой направил свой нос к востоку и заскользил через озеро на другой, цветущий берег.

— Как досадно, что мы не можем полюбоваться цветами лотоса, — с сожалением заметил Сюань-цзан. — Они растут здесь в изобилии, да только у нас сейчас решительно нет досуга и есть, так сказать, определенная цель. Как писал Цюй Юань в одном из своих цы, «всей душою стремлюсь я в тот край, где цилини щебечут в ветвях».

— С чего бы Цюй Юаню писать в жанре цы? Ведь этот жанр вошел в обиход только в эпоху сунских императоров, когда Цюй Юань уже давно был легендой! — сказал Эльвин. — Разве не было бы уместней ему воспользоваться формой шихуа?

— С чего бы цилиням щебетать? — сдвинула брови Тангвен. — Ведь цилинь — это носорог!

— Да, действительно. Я, верно, ошибся, — беспечно рассмеялся Сюань-цзан.

Лодка-дракон причалила к яшмовым ступеням, выходящим прямо из воды. Удивительные цветы и деревья цвели над озером. Все четверо поднялись и прошли в старинные ворота, на которых красовались парные надписи дуйлянь. «На Цзинхэ, где простор голубой, угасает и тонет закат», — продекламировал Сюань-цзан первую из надписей. «Мы далёко заплыли с тобой, хорошо бы вернуться назад», — пробурчала Тангвен, даже и не думая читать вторую дуйлянь, но все же вошла вслед за всеми в беседку. Внутри беседка была отделана просто и вместе с тем с необыкновенным вкусом. Разные оттенки коричневого и зеленого радовали глаз. У входа росло коричное дерево. Под деревом на столике лежала цитра и стоял прибор для письма. Внутри Сюань-цзан расположился в свободной позе, повел рукою вокруг и сказал:

— Ну вот. Это и есть павильон Яшмовых стрекоз, или беседка Созерцания цветов стрелолиста. Хотите чаю?

— Но как мы здесь оказались? — спросил Афарви.

— Ну, нам ведь нужно где-то проводить спецкурс, — убедительно сказал Сюань-цзан. — Нам нужно какое-то место с жаровней, с тонкой бумагой на окнах, с каллиграфией Ван Вэя на стенах и живописью в жанре «цветы и птицы», с феями-прислужницами… — словом, хижина отшельника в горах.

— Вы что-то путаете, — сказал Афарви. — Хижина отшельника в горах вовсе не такова, и каллиграфия Ван Вэя не сочетается с живописью в жанре «цветы и птицы».

Сюань-цзан рассмеялся, закрыв лицо рукавом.

— Хорошо, — сказал он. — Тогда я скажу вам начистоту. Я немножко поколдовал тут. Вас это устроит?

— Меня никак не устроит наставник, который в профиль так сильно похож на лису, — сказал Афарви.

Сюань-цзан рассмеялся еще громче.

— А вы не очень-то вежливы, — заметил он. — Ну ладно, ваша взяла. Я не ваш наставник.

— Я понял это сразу. Еще когда вы грозились прибить меня за то, что я задаю слишком много вопросов. Мой наставник никогда не сделал бы этого. Он любил, когда я задаю вопросы.

— Но он оставил меня за себя, — сказал лис-оборотень [41] В китайской традиции лисы — высшие существа, духи, стоящие на лестнице перевоплощений выше человека. , тут же на глазах превращаясь в красивого и изящного молодого человека. — Правда, он не просил меня принимать его облик, — хихикнул лис, — но просил занять вас до его возвращения. Ведь мы с ним большие друзья, хоть я и оборотень, так сказать, по рождению и воспитанию.

В это мгновение на порог беседки ступил Сюань-цзан.

— Ваши ученики — настоящие дьяволы, — пожаловался оборотень. — Сразу взяли меня за горло, крыли так и сяк и обзывали лисицей.

— Зачем же нужно было притворяться? — упрекнул его Сюань-цзан. — Сказали бы: так и так, я Ху Юань-мэй, третий в роду Шусяньских лис.

— После этого от меня бы и костей не нашли, — шутливо пожаловался Юань-мэй, поглядывая на студентов как бы с опаской.

— А для чего было насмешничать и проверять наши познания путем таких немилосердных уловок? — в свою очередь, упрекнула его Тангвен. — Пусть мы и не преуспели в учении, но зачем же насмехаться?..

— Ах, барышня, — отвечал оборотень, смеясь, — одним цилинем больше на ветвях, одним цилинем меньше… я думаю, небесная лазурь не потускнеет только от того лишь, что в ней споет свою простую песнь какой-нибудь цилинь.

— Позвольте спросить у вас, господин Ху, — набравшись смелости, сказал Афарви. — Видите ли, дело в том, что у нас здесь есть преподаватель… одной с вами породы. Он даже ведет у нас спецкурс в этом семестре. Вы не встречались с ним? А если да, то как он вам показался?..

— Я удостоился чести беседовать с ним мимоходом, — с улыбкой молвил лис, — и могу так вам сказать: мой досточтимый собрат, конечно, обладает самым полным букетом добродетелей, один лишь за ним водится грешок: уж больно он любит таскать кур и жрать их. Нет для него более высокого наслаждения в жизни. Задушит — и жрать. Что же до вашего покорного слуги, то я нахожу неизмеримо большее наслаждение в поэзии, в игре на цитре, в шашечной партии. С юности балуюсь каллиграфией и — уж вы простите — люблю создать одну-другую оригинальную вещицу без помощи прикосновений рук.