Елена Хаецкая - ОЗЕРО ТУМАНОВ

Гварвин так удивился, что едва не свалился с кровати.

— Что это с вами, жена? — воскликнул он. — Клянусь головой, такого прежде не бывало! Не стал ли я вам, часом, противен?

Мари ответила решительно:

— Нам больше не следует прикасаться друг к другу, коль скоро я в тягости.

Гварвин громко вскрикнул и покрыл все личико Мари поцелуями.

— Вот это радость! — воскликнул он. — Я уж начал было считать, жена, что вы на такое не способны!

На лице Мари от гнева выступили красные пятна.

— Что вы имеете в виду, мой муж?

— Да вот, — объяснил Гварвин, — целых два года вы не могли понести, я и подумал: уж не бесплодна ли моя супруга? Впрочем, я и бесплодную бы вас не оставил, а для продолжения рода признал бы своим наследником какого-нибудь бастарда.

Пятна на щеках Мари стали гуще, и даже лоб у нее покраснел. Простодушное замечание Гварвина привело ее в ярость.

— В бастардах нет необходимости! — холодно проговорила она. — А теперь оставьте меня в покое. Многие врачи сходятся на том, что супружеские ласки вредят будущему ребенку.

И с этим она улеглась, отвернувшись от мужа. Гварвин посмотрел на ее волосы, провел пальцами по ее затылку, но она лишь брезгливо поежилась. Тогда Гварвин растянулся на кровати рядом с нею, и скоро он уже громко, жизнерадостно храпел.

Вот когда настала для Гварвина пора вспомнить о пылком увлечении своей легкомысленной юности. Коль скоро Мари отказывала ему в удовлетворении естественной потребности, Гварвин не видел большого греха в том, чтобы разыскать Фаншон и предложить ей возобновление прежнего союза.

Но — увы! — за минувшие два года Красотка Фаншон превратилась в Толстуху Фаншон, так что Гварвин ограничился тем, что дал ей приданое и помог подыскать хорошего мужа.

Выполнив таким образом все обязательства по отношению к этой девушке, Гварвин остался совершенно одинок. В унынии и печали скитался он по вересковым полям, а то выходил на берег моря и часами смотрел, как волны набегают на скалы, бесславно разбиваясь об их белые бока.

Неожиданно к нему пришли воспоминания об Алисе. Гварвин не думал о своей пропавшей сестре уже очень долгое время. А тут вдруг она как живая ему представилась: круглолицая, с ясными глазками и золотыми кудряшками. Когда они оба были детьми, Алиса порой раздражала брата, и ему хотелось оттягать ее за эти глупые кудряшки или как-нибудь обидеть, чтобы она заревела, выпятив пухлые губы. Но мысль о будущем ребенке Мари все изменила. Теперь образ маленькой девочки вызывал у Гварвина лишь странное умиление. И он понял, что желал бы, чтобы первым ребенком Мари оказалась девочка.

«Я повторяю моего отца, — подумал Гварвин. — В детстве меня иногда возмущало: как можно любить дочь больше, чем сына? А теперь я и сам не прочь заиметь дочку. И уж можно сказать заранее, что дочка была бы мне куда милее, чем какой-то сорванец, похожий на меня и такой же несносный».

У него выступили слезы на глазах, но он решил, что это от ветра.

— Эй, Гварвин! Сир Гварвин! — раздались вдруг крики.

Гварвин обернулся и увидел, что его окружают всадники. Моргнув, он прогнал от себя задумчивость и сразу узнал их: то были его прежние друзья.

— Эй, что случилось? — крикнул им Гварвин в ответ.

— Война! В замке Керуль война! — был ответ.

Внезапно Гварвин ощутил, как небывалая легкость наполняет его тело и мысли. Наконец-то он услышал то, что вернуло его из бесплодного мира сожалений на твердую землю! Ибо нет ничего лучше хорошей войны, если требуется поставить мужчину на ноги и показать ему истинное лицо всех вещей.

Франсуа де Керуль подъехал к Гварвину вплотную и сошел с коня.

Они дружили с детских лет. Франсуа подолгу гостил в Керморване. Оба отца, и сир де Керморван, и старый сир де Керуль, считали такую дружбу весьма подходящей для обоих мальчиков и поощряли ее. Прочие их приятели были детьми арендаторов, а также гарнизонных солдат. Вся эта свора охотничьих щенков носилась повсюду и грызлась, сбиваясь в настоящую стаю.

Женитьба заставила Гварвина на время отбиться от прежней стаи, но теперь, когда Мари прочно засела в логове и наотрез отказывалась общаться с мужем, стая разыскала ее молодого супруга и предъявила свои права.

— Мой двоюродный брат Анселен, тот, что жил во Франции, при короле Парижском!.. — заговорил, кипя от негодования, Франсуа. — Ты можешь представить себе это, Гварвин? Мой собственный двоюродный брат, о котором столько лет не было ни слуху ни духу!..

— А что он такого натворил? — не понял Гварвин.

— Анселен заявил права на мой замок, вот что он сделал. — И, сказав так, Франсуа глубоко-глубоко вздохнул.

— Как такое возможно? — возмутился Гварвин.

Кругом зашумели, загалдели, принялись объяснять историю — все разом и каждый по-своему; и даже кони заржали и затрясли головами, вступая в общий разговор, и волны с особенной силой ударили о скалу и разбились.

— Анселен происходит от старшей ветви семьи — так он сказал, — донесся сквозь общий гвалт голос Франсуа. — Он привез с собой от Парижского короля какую-то древнюю генеалогию…

— Сундук! — выкрикнул один из молодых людей, вытянув шею, чтобы его лучше было слышно. — Старинный сундук с приданым! Точнее — стенка от этого сундука!

— Генеалогическое древо, — продолжал Франсуа. Он поднял руку, призывая друзей к молчанию, и они действительно немного притихли, так что Франсуа де Керуль смог продолжить, не слишком напрягаясь: — Сто лет назад одна из дочерей сира де Керуль вышла замуж во Францию, и ее приданое уложили в большой сундук, а для того, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в знатности юной невесты, изобразили на крышке сундука ее генеалогическое древо. Как я уже говорил, много лет об этой ветви семьи ничего не было слышно, но вот явился этот Анселен, мой двоюродный брат, как он себя называет, и с ним прибыл из Франции тот самый сундук.

— Что же, из сундука он извлек ту истину, что ты непременно должен отдать ему замок Керуль? — удивился Гварвин. Праведный гнев весело бурлил у него в груди. — Надеюсь, ты выбросил его вон?

— Он прибыл не только с сундуком, но и с некоторым войском, которое в конце концов захватило мой замок, — уныло проговорил Франсуа. Он опустил голову, потому что теперь ему стало стыдно, не столько за собственное бессилие, сколько за то, что поначалу он обрадовался незнакомому кузену и сам пригласил его к себе. — С ним человек пятнадцать воинов и оруженосцев, и пехотинцев еще человек тридцать. Но хуже всех бородатый великан, которого называют Хунгар, потому что он сущий дикарь родом из Венгрии.

Гварвин подумал, что никогда в жизни не простит себе, если не отправится сейчас же в Керуль и не повидает там дикого великана из Венгрии, не схватится в битве с кем-нибудь из французов и не вышвырнет наглого Анселена из замка Керуль. И все прочие молодые люди думали точно так же.