Александр Бруссуев - Не от мира сего-3

— Слушай, Садко, — протянул Владимир, приобнял лива за плечи и увлекая его за собою в сторону от удрученных победой купцов. — Ты меня по поводу кораблей своих спроси. Я у Олафа могу одолжить тройку-другую. Тебе ж не только ладьи нужны, но и народ, чтоб с ними управляться мог. Их я тоже организую. Сам наберешь, сколько человек тебе надобно, а остальные — за мной. Все это — за процент малый.

— За какой процент? — сразу поинтересовался лив.

— Ну, десять процентов от прибыли, плюс расходы на содержание кораблей, — пожал плечами князь.

— Три, — ответил музыкант.

— Шесть, — возразил Владимир.

— Пять, — сказал Садко и добавил. — Ты ж все равно ничем не рискуешь.

— Годится, — согласился слэйвин. — По рукам.

Они разошлись, оставив стальных магнатов стоять в недоумении. Почему-то выигрыш заклада не приносил никакого удовлетворения, словно и не выигрыш вовсе.

По Волхову, едва только сошел лед, караван судов отправился в Ладожское озеро, там свернул на запад и по реке Неве, минуя Ивановские перекаты и Кривое колено, вышел в Маркизову лужу [124] Финский залив, (примечание автора) . Суда были гружены тяжелым железом, поэтому сидели в воде глубоко, что создавало определенную проблему при движении по рекам, точнее — по их порожистым участкам. Ивановские перекаты, когда они пару раз ощутимо цепляли дно, показали предельную глубину, куда можно соваться. Садко про себя решил: ну их в пень, эти реки, надо двигаться по морю. После первого же волнения в Финском заливе [125] Маркизовой луже, (примечание автора) ожесточенно блюющий народ из числа предоставленных князем Владимиром загоревал. Проявлялось это в скрытой агрессии и недовольстве. Пришлось пообещать, что в дальнейшем они пойдут только по рекам, где тишь, да гладь, да божья благодать. А где эти загадочные реки обнаружатся посреди моря-океана — это уже другой вопрос.

На Готланде поход Садка начал приносить первые плоды успеха. Они успешно продали и выменяли на янтарь часть мехов, что уже по возвращению в Новгород могло окупить затраты на всю экспедицию. И это было только начало.

Однако получить в свои руки некое богатство, неважно в каком эквиваленте, еще не значит это богатство удержать. Приходилось принимать достаточно жесткие меры, чтобы не дать повода случайным встречным попытать счастья легких денег. На Готланде всегда собиралось много левого народа, который не мог наняться на заработки где-нибудь в Свее, либо Дании. Там их считали нежелательными элементами и лишали права участвовать в голосованиях путем отрубания голов. Тем не менее, отважнее воинов, нежели на этом острове, отыскать было трудно — все равно им терять нечего. Они признавали силу и только силу. Хотя не признавали подлость. Впрочем, это уже никого не интересовало: прав был только тот, кто победил. А иначе — плати деньгу. Никакой подлости — все предельно просто и ясно.

Но на Готланд все равно заходили суда, потому что не сыскать места на Балтийском море, где бы янтарь был в таком количестве и по такой цене. Да и принятые здесь правила, по большому счету, не пребывали уж настолько из ряда вон выходящими. Вольница, что тут попишешь!

Старинная земля, вотчина легендарных готов — Hreidhgotar, здесь и воздух был какой-то особенный, пьянил. Садко наотрез отказался платить «за охрану» всяким мрачным типам, подходившим время от времени к их судам, причалившим в защищенной от ветров бухте с южной оконечности острова. Те не возмущались, просто принимали отказ к сведению и исчезали куда-то по своим бандитским делам. Почему лив отказывался — он бы и сам не объяснил, пожалуй. Понимал, что просто словами дело не ограничится, но как-то вот так выходило.

Старинные камни, на макушках которых были выведены рунические письмена с упоминанием легендарных людей, объявленных спустя века божествами: Хермод, Тюр, Ньерд и Велунд — навевали настроение, если так можно сказать, героическое. Хотелось ходить медленно, ставя ноги на ширине плеч, разговаривать отрывисто и, порой, взрываться неистовым гневом против врагов. Точно — атмосфера влияла.

Садко достал свои кантеле, пристроился у камня с упоминанием, как на далекой Исландии создал знаменитый лабиринт кузнец Велунд, и заиграл, погружаясь в образы далекого прошлого.

Едва Садко закончил играть, ему на плечо опустилась тяжелая рука, которая сама по себе, конечно, не бывает. Возвращаясь к реальности, музыкант заметил хозяина этой руки, не менее тяжелого, кряжистого с таким лицом, что сомнений в роде его деятельности не было: он собирал деньги. Попробуй такому не дай!

Однако пронзительные синие глаза под мохнатыми бровями выражали совсем другое настроение. Они лучились интересом и даже восторгом.

— Покорнейше прошу меня извинить, что отрываю от столь высокохудожественного процесса, — густым басом проговорил незнакомец на языке эстов. — Вам удобнее расположиться вон там.

Он указал своей ручищей на возвышение, словно специально устроенное для выступления с него перед аудиторией. А слушателей собралось много. Садко мог поклясться, что еще несколько мгновений назад никого поблизости не было: только он — и музыка. Ну ладно, хотят песен — их есть у меня. Забравшись наверх, он тронул струны. Отчего-то тянуло на лирику: