Джо Аберкромби - Герои

— Так и есть.

— Неужели мои ямы пахнут слаще, чем его?

— Не намного.

— Значит, пришёл со мной письками помериться? Так смысл не в том, что тебе досталось, а что ты с этим делаешь.

— Можешь то же самое сказать и о силе.

— Или хитрости. — Больше ничего, молчание. Молчаливых Кальдер не любил. Чванливый, типа Золотого, сварливый, типа Стодорога, даже убийственно гневливый, типа Чёрного Доу — у них есть с чем поработать. У тихушника типа Железноглава работать не с чем. Особенно во тьме, когда Кальдер не в состоянии и угадать его мысли.

— Мне не обойтись без твоей помощи, — начал он.

— Подумай о журчащем ручейке.

— Не в этом деле.

— Тогда в каком?

— Я слышал, Чёрный Доу хочет моей смерти.

— Я не настолько осведомлён, но пусть так, мне-то что? Мы далеко не так в тебя влюблены, Кальдер, как ты сам.

— Тебе не помешают собственные союзники, пока всё не зашло чересчур далеко. Сам прекрасно знаешь.

— Знаю?

Кальдер фыркнул.

— Дурак не станет тем, кем стал ты, Железноглав. Не думай, что Чёрный Доу любит тебя намного больше меня.

— Не любит? Не он ли поставил меня на почётное место? Вперед и в центр, вот так вот, малыш!

У Кальдера возникло неприятное ощущение отголоска насмешливой издевки в голосе Железноглава. Но тот приоткрылся, пускай хоть чуть-чуть, и не осталось выбора, кроме как ринуться туда, вооружившись самым презрительным и ехидным тоном.

— Почётное место? Чёрный Доу? Он предал пощадившего его человека, и отнял цепь моего отца. Почётное место? Он сделал то, чего я больше всего и боялся. Поставил тебя под главный удар безудержной вражьей ярости. Мой отец всегда говорил — ты самый несгибаемый воин на Севере, и Чёрный Доу об этом знает. Знает, ты не отступишь. Он поставил тебя туда, где твоя сила обернётся против тебя. И кто снимет сливки? Кто отсиживается в сторонке? Стодорог и Золотой. — Он надеялся, это имя пробудит некую магию, но Железноглав не сдвинулся и на волосок. — Они толкутся сзади, пока вы с моим братом, и отцом моей жены ведёте бой. Я надеюсь, твой почёт и уважение, когда придёт время, остановят удар кинжалом в спину.

Раздался хрип.

— Наконец-то.

— Наконец-то что?

Снизу донёсся звук брызнувшей мочи.

— Оно. Знаешь, Кальдер, ты сам это сказал.

— Что сказал?

— Дурак не станет тем, кем стал я. Я далеко не убеждён, что Чёрный Доу приговорил меня, или даже тебя. Но если и так — от тебя мне какая польза? Величие твоего отца? Оно растеряло почти всю свою цену, когда его окружили в Высокогорьях, и утратило остальное, когда Девять Смертей раскатал его череп в труху. Ой, ё-моё. — Кальдер почувствовал, как струя брызнула ему на сапоги. — Прости, пожалуйста. Не все — такие как ты мастера дрыгать хером. Пожалуй, останусь-ка я с Доу, пусть и весьма растроган твоим предложением союза.

— Чёрному Доу нечего дать. От него людям достаётся лишь страх — страх и война. Если он умрёт, не останется ничего. — Тишина, пока Кальдер гадал, а не зашёл ли он слишком далеко.

— Хе. — Звякнуло, когда Железноглав застегнул пояс. — Ну тогда убей его. Но, покуда не убил, ищи другие уши своим вракам. А заодно ищи другую яму, если захочешь поссать. Хреново вышло б, если б в этой ты утонул… — Кальдер получил хлопок по спине, достаточно крепкий, чтобы он пошатнулся на краю, махая руками. Когда он обрёл равновесие, Железноглав ушёл.

Кальдер постоял ещё мгновение. Если разговоры сеют семена, не было никакой уверенности, что за урожай вырастет из этого. Но, вроде бы, плохим он быть не должен. Стало ясно, что Кайрм Железноглав был более проницательным, чем казался. Ради одного этого не жаль чуток запачкать сапоги ссаниной.

— Однажды я сяду на Скарлингов Трон, — прошептал во тьму Кальдер. — И заставлю тебя жрать мой кал, а ты скажешь, что ни разу не пробовал ничего вкуснее. — Теперь он почувствовал себя немножко лучше.

Он отряхнул мокрые сапоги — что ещё оставалось делать — и двинулся в ночь.

Финри не шумела. Также как Горст. Поэтому всё шло как надо. Бугорки позвоночника проступали сквозь бледную кожу, тощие мускулы ссутуленных плеч натягивались и обвисали, с каждым движением бёдер по её ягодицам пробегала едва заметная дрожь. Он закрыл глаза. Внутри его головы она красивее.

Они были в палатке её мужа. Хотя нет . Так дело не пойдёт. Мои покои во дворце . Те, что он занимал раньше, когда был Первым стражем короля. Да . Так-то лучше. Там так здорово. Просторно . Или быть может ставка её отца? На его столе? На совещании, перед другими офицерами? Чёрт, нет. Тьфу . Проще всего — покои во дворце, знакомые по тысяче замусоленных фантазий, в которых Закрытый совет никогда не снимал его с должности.

Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя. Хотя любовью тут особо не пахло. Врядли вообще пахло хоть чем-то. Ничем красивым уж точно. Механическое действие. Как заводить часы, или чистить морковку, или доить корову. Сколько он уже так? У него ломило ноги, ныл живот, плечо и спина после боя на отмелях покрылись пятнами синяков, как оббитое яблоко. Шлёп, шлёп, шлёп, кожей о кожу. Он оскалил зубы, впиваясь в её бёдра, силой вгоняя себя обратно, в свои просторные покои во дворце…

К успеху, к успеху, к успеху…

— Ты скоро кончишь?

Горст омертвело застыл, заледенел, потрясенно вырванный в настоящее. Никакого сходства с голосом Финри. Её лицо боком повернулось к нему — запотевшее, блестело при свете одинокой свечи. Выемка застарелого чирейного шрама, бесполезно присыпанная толстым слоем пудры. Никакого сходства с лицом Финри. Все его тычки, кажется, не произвели никакого впечатления. Она точно кухарка, спрашивающая поварёнка, готовы ли пироги.

Его скрипучий выдох эхом отразился от парусины.

— Я же велел тебе не разговаривать.

— У меня очередь.

Вот всё и накрылось. Его член уже обмяк. Он поднялся на ноги, задевая тент ободранной головой. Она была из тех, что почище, но в воздухе всё равно стоял пресыщенный запах. Слишком много пота, и дыхания, и других штук, бесполезно сдобренных дешёвой цветочной водой.

Интересно, сколько других уже побывало здесь сегодня, и сколько ещё придёт. Интересно, представляли ли они себя где-нибудь в другом месте, а её — кем-нибудь ещё? А она представляет кого-нибудь вместо нас? Переживает? Ненавидит нас? Или мы — вереница часов, требующих завода, морковок, требующих чистки, коров, требующих дойки?

Она спиной к нему накинула на плечи платье, так чтобы легко было скинуть снова. Он чувствовал себя, будто его душат. Подтянул штаны и ощупью застегнул пояс. Не считая, бросил монеты на деревянный ящик, сквозь полог вырвался в ночь и остановился, закрыв глаза, вдыхая сырость и клянясь больше такого не повторять. Повторно.