Анна Мистунина - Проклятый

Он сдержал клятву. Последний из спасшихся, одолевший соперников, он железной рукой правил остатками Владеющих Силой. Его ум, изощренный тысячелетием жизни, готовил падение Империи дикарей. Против множества -- хитрость, против мощи -- предательство. Он не спешил. Плод его мести созрел в темноте и налился соком. Горе тому, кто посмел встать у него на пути.

Кар обнаружил, что стоит на коленях, обливаясь слезами и с мольбой протянув к отцу руки -- прося не милости, а смерти. Сильнейший возвышался над ним, огромный и мрачный, как гора. Прекрасный, как Бог. Мир потускнел и смялся, будто сброшенный плащ, готовясь лечь к ногам великого Амона.

"Магия Воли, -- с отчаянием подумал Кар. -- Воля... Эриан".

Спасаясь, всей силой души призвал воспоминания. Меч в императорской руке: "убей меня, если хочешь"; растрепанная девчонка у костра, чумазая, с грязным одеялом на плечах; стада аггарских овец; нескладные тонконогие жеребята на лугу; золотистый хлеб на полях Империи.

-- Ты не сможешь, -- прохрипел Кар, вставая с колен. -- Мы тебе не позволим.

По древней Воле Сильнейшего он ударил своей, вернувшейся из небытия на крыше дворца. Ударил надеждой в глазах брата, детским смехом, золотом грифоньих крыльев. Жизнью -- смерть.

Резкий звук, как будто лопнула струна, ожег магические чувства. Сильнейший резко выдохнул, отступил на шаг. На губах его выступила кровь. Кар ударил снова, не давая ни себе, ни отцу передышки. На этот раз -- смертью, возвращая неудавшийся выпад отца.

-- Умри. Ты давно отжил свое.

Амон закричал. Его левая рука взметнулась к лицу, пальцы правой ударили в нее, ногти вонзились в ладонь. Рыча, как разъяренный медведь, Сильнейший в кровь разодрал собственную руку. Взмахнул ею, резко, словно бросил копье.

Кровь не разлетелась брызгами. Плотный темно-алый мяч ударил Кара в грудь. Прошел внутрь, впитался сквозь плоть. По рукам, по животу, по горлу потек густой тягучий холод. Вечерний мрак выцвел, посерел.

-- Что... что это? -- прошептал Кар, чувствуя, как его Сила растекается в воздухе, как странное равнодушие овладевает телом и душой.

-- Твоя смерть, -- спокойно сказал отец. Поднял руку, все еще сочившуюся кровью. -- Чтобы ускорить ее приход...

Сильнейший уронил руку, когда между ним и Каром встала Кати.

-- Хватит, -- сказала она. -- Отпусти его.

-- С дороги, -- приказал Амон.

-- Нет. Или будешь драться со мной.

Кар молча смотрел, как Сильнейший отбрасывает Кати, как женщина падает на колено, из ее руки вырывается огненный шар, вырастает в стену пламени, разделяя противников. Заклятия ворочались в голове, разом утратившие Силу. До крови закусив губу, Кар поднял руку. Сила... у него есть Сила. Огненная молния вспыхнула и ушла в землю. Кар пошатнулся.

С неба упал Ветер. Встал рядом, безразличный к поднятым рукам магов, готовых покарать за вмешательство. Заклекотал -- угрожающе, с вызовом.

-- Не трогать! -- закричала Кати. -- Пусть они уйдут! Забирай его, Ветер!

Маги остановились, в замешательстве глядя на Сильнейшего. Тот засмеялся, полускрытый языками пламени.

-- Ты дура, -- сказал он. -- Сентиментальная дура. Мозги достались тебе от матери.

-- Я рада, что не от тебя!

-- Если не уйдешь, я убью тебя тоже, -- сказал ей отец.

-- Сына и дочь, в один день? Давай, Сильнейший. Это в твоем духе!

Время почти замерло -- подобное случалось разве что в Зале Совета. Маги молча слушали. Кар почти упал на плечо Ветру. Жизнь уходила, сменяясь холодом и равнодушием. Сознание таяло. Лишь одна мысль держала его, не давая соскользнуть во тьму -- Кати. Кати... сестра?

-- Он должен умереть, -- долетел издалека голос Амона.

-- Он умирает, разве ты не видишь? Отпусти его. Прошу тебя, отец!

Мгновения, тягучие, как часы. Наконец Сильнейший махнул рукой.

-- Пусть уходят. Он умрет еще до утра.

Кати вскочила, бросилась к Ветру. Огненная стена за ее спиной угасла. Грифон припал к земле, позволяя Сильной усадить Кара.

-- Кати... -- слова не хотели выходить, приходилось напрягать остатки сил, выталкивая вопрос. -- Почему ты... мне... не говорила?

-- Какая теперь разница? Улетай.

-- Нет... -- ему все-таки удалось поднять голову. -- Без тебя -- нет!

-- Дурак! -- Кати с размаху шлепнула грифона по ляжке. -- Вперед, Ветер! Пошел!

Ветер прыгнул, с каждым взмахом крыльев набирая высоту. Кар обессилено уткнулся лицом в его гриву.

-- Кати, -- прошептал он. -- Кати, Кати...

"Не умирай! -- отчаянно просил Ветер, работая крыльями так, словно мог улететь от смерти. -- Не оставляй меня!"

"Не оставляй меня, -- сказал принц. Лунный свет сиял в золоте его волос. -- Ты не бросишь меня, Кар?"

"Ты вырос", -- хотел сказать ему Кар, но тут увидел императора -- он стоял рядом с принцем, бок о бок и смотрел так же, настойчиво и тревожно.

"Останься со мной. Я не хочу снова тебя потерять, Кар, нет!"

"Я сделал все, что мог, -- неслышно произнес Кар. -- Все, что мог!"

"Ты обещал не оставлять меня, помнишь?"

Кар потянулся к ним, но с неба упала тьма, скрывая все. Грифонья грива пахла солнцем и болью, сердце рвал тонкий, едва различимый плач.

"Не умирай! Ты не можешь умереть! Мы -- вместе!"

"Я люблю тебя, Ветер", -- сказал Кар, но Ветра не было, не было и Эриана. Только лунный свет, струящийся, серебряный, колдовской. Потом из света выступила девочка. Ее волосы торчали клочками нечесаной соломы, на груди вспыхивала зеленая звездочка перстня.

Она смотрела с той же тревожной настойчивостью, что и принц-император. Молчала.

"Я сделал для тебя все, что мог", -- опять сказал Кар.

Девочка нахмурила бесцветные брови. Пальцы, тонкие, с грязными ногтями, сжали зеленый камень.

"Чего ты хочешь? -- спросил Кар. -- Я устал, Тагрия. Отпусти меня".

Она ответила, но Кар не услышал ни слова. Луна вспыхнула в последний раз и погасла. Над скалами и ущельями, над замершим в темноте миром разнесся отчаянный грифоний крик.

* * * *

Ей опять приснился этот сон -- как будто золотой грифон летит в небе, так высоко, что земля кажется игрушечной. Холодный ветер перепутал волосы, глаза слезятся, но девочка стряхивает слезы и все равно смотрит, потому что знает: потом будет вспоминать и злиться на себя, что плохо смотрела, что не запомнила, так, чтобы не забыть никогда, как блестит на солнце синяя вода озер, каким мягким ковром лежат под крыльями леса, как быстро мелькают спутанные ниточки дорог. Как широко разлетаются крылья, золотые-золотые, будто солнце, как играют под мягкой шкурой мышцы грифона.

До земли далеко, дух захватывает, как представишь, сколько падать. Но девочке совсем не страшно. Ее держат сильные руки, они не уронят, не обидят. Других -- может быть, но не Тагрию. От этого и оттого, что грифон несет ее домой, хочется смеяться и плакать. Хочется лететь бесконечно, а потом бесконечно сидеть у костра и слушать рассказы, чудесные и пугающие, о жизни магов -- Тагрия никогда больше не скажет "колдунов". О Силе, с которой можно разводить огонь без кресала, и вызывать дождь, ранить и лечить, и слышать мысли, и говорить с грифоном.