Наталья Корнева - Ювелир. Тень Серафима

Когда с приготовлениями было покончено, пришел черед серьезно задуматься над проклятьем. Самое простое и одновременно действенное - убить оборотня. В общем-то, кровавая магия была рассчитана прежде всего на убийство, и подавляющая часть ритуалов совершалась на смерть. Но Альварх плел что-то угрожающе-невразумительное про странные космические связи и закономерности... и буквально вырвал у мага обещание решить это дело иначе.

Что ж, похоже, он нашел неплохой способ.

- Прости, мой не в меру сентиментальный друг, но время шуток прошло, - на бледном лице заклинателя бабочками плясали отблески магического пламени. - Нужно было убить меня, когда выпала счастливая возможность. Ты не сделал этого, рассчитывая на большее, полагая, что у тебя хватит времени и сил на всё. Ты просчитался. Но я не трону тебя даже пальцем. Серпом молодого месяца перережу я тебе глотку.

Когда загаданное случится, Карл останется жив и здоров, но очень скоро ему отчаянно понадобится помощь. Тогда-то лорд Ледума найдет его и великодушно спасет от смерти, и долг будет возвращен сполна. После этого с оборотнем можно будет не церемониться. А если тот поймет, в чем дело и прежде решится убраться из города - что ж, туда ему и дорога. Конечно, волку будет уже не помочь, но, по крайней мере, правитель Ледума избавится от этих неприятных, связывающих его обязательств. Альварх будет доволен бескровным и, в общем-то, мирным решением проблемы. Пусть самую малость жестоким, но от этого еще более пикантным.

Лорд Эдвард поднял глаза на луну, в эту самую минуту набравшую полную силу. Прозрачно-черный пламень тотчас опал, пожрав всю до последней частички крови, и проклятие совершилось. Теперь ничто в мире не сможет снять или отменить его, ничто, - даже смерть заклинателя. Лорд Эдвард расхохотался, предвкушая ядовитые плоды своих чар, как и полагалось записному злодею. Скоро, Карл, ты всё почувствуешь и будешь выть, выть не таясь, захлебываясь собственным голосом, выть бессильно и яростно. Тебе снова будут сниться твои звери - большие и сильные волки, их острые молодые клыки, когти, тяжелые мягкие лапы, жесткий мех. Но они не примут тебя. Свободные, они никогда не примут такого, как ты - калеку. И вой не вой, а луна будет лить свой холодный серебряный свет. Луна будет литься в волчьих глазах, в узких вертикальных зрачках, литься тягуче и сладко, как отравленная вода.

И, достигнув сегодня своего апогея, с каждым последующим днем белая луна будет понемногу убывать, таять, чернеть, - до тех пор, пока в небе не останется только её смутно угадывающийся силуэт - круглый слепой глаз, бессильный разглядеть хоть что-то, творящееся на порочной земле. Таков закон. Этот процесс необратим, неостановим и оттого особенно страшен. И с каждым новым восходом луны, по капле утрачивающей силы, Карл будет терять своё нечеловеческое зрение, - с помощью которого мог видеть даже то, что скрыто, - его резкость, четкость, остроту... до тех самых пор, пока над головой его не поднимется темная, слепая луна...

В этот магический миг волк ослепнет вместе с нею.

***

Проснувшись, Себастьян не обнаружил своего спасителя рядом. Место за гончарным кругом пустовало, и вся округлая комнатка выглядела какой-то сиротливой без хозяина.

Ювелир медленно поднялся на ноги, придирчиво оценивая своё состояние. Кажется, всё было в порядке: он чувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Самое интересное, не хотелось ни есть, ни пить. Хоть убей, Себастьян не помнил, когда в последний раз принимал пищу, но сей факт не вызвал в нем ни малейшего беспокойства.

Вместо этого отчаянно хотелось свежего воздуха. В Маяке пахло землей и сырым мхом. Ювелир принял решение выйти наружу и осмотреться, а заодно размять застывшие от бездействия мышцы. Может, и гончар где-то поблизости отыщется.

Выйдя из Маяка, сильф остолбенел. Первое, что бросилось ему в глаза - луна. Стояла тьма, и яркое ночное светило совершало свое небесное путешествие среди звезд, которые были особенно хорошо видны за пределами городов. Но главным было вовсе не это.

Мрачную ночную реальность Виросы освещал обращенный к земле полный, идеально круглый лик луны. Луна была тяжелой и спелой, как в дни осеннего урожая. Луна созрела для жатвы. Больше того - луна ждала жатвы.

Когда Серафим последний раз видел её, в ночь накануне убийства святого отца и бегства из Ледума, левый бок светила был немного скошен, и едва начинались десятые лунные сутки. Сейчас же совершенно очевидно наступили пятнадцатые. Это означало, что между этими двумя событиями, по ощущениям между вчера и сегодня, куда-то делось пять дней. Пять дней! Возможно ли, что он проспал в Маяке всё это время?!

Кстати о Маяках...

Себастьян обратил взгляд назад, с внезапно ожившим интересом рассматривая свое убежище. Впервые он находился в такой непосредственной близости от загадочного сооружения. Прежде всего, удивили размеры Маяка: сильф сравнительно долго спускался вниз по металлической винтовой лестнице, а потому был уверен, что сигнальная башня довольно высока. Однако это оказалось не так: маяк едва достигал нижней трети исполинских деревьев Виросы, и выглядел даже каким-то игрушечным. И почему так пугают людей, да и не только их, эти безобидные конструкции? Ювелир вот не ощущал ничего дурного. Возможно, это просто следы исчезнувших когда-то неведомых цивилизаций, не несущие в себе никакой опасности. Последние уцелевшие следы, которые еще не стерло время.

Характер поверхности Маяка немедленно привлек внимание сильфа. Прикоснувшись рукой к неведомому темному минералу, он ощутил его спокойную прохладу, перетекавшую через ладонь внутрь тела. Какая своеобразная фактура! А цвет - черный, будто проросший изнутри волокнами гипсово-белой плесени. Ювелир не узнавал этот строительный камень, обладавший не только магнетической красотой, но и столь невероятной прочностью, что столетия не коснулись его. Возможно, какая-то редкая горная порода, залегающая так глубоко, что добраться до неё не представляется возможным. Или уже исчерпанная. В любом случае, неудивительно, что Маяки манили к себе целые орды исследователей: камень обладал скрытой активностью. Она казалась незначительной, но чуткое восприятие ювелира позволяло ему различить мягкие вибрации, ощутить кожей излучение, слабое, но пронизывающее насквозь.

Кругом установилась тишина. Ветер, перебиравший где-то в вышине переплетенные ветви деревьев, словно струны, вдруг замолк. Себастьян подспудно почувствовал перемены и хотел было насторожиться, но не успел.

В следующий миг Маяк зажег свет.

Это событие совершенно неожиданно переполнило сильфа жгучим восторгом, заставило забыть обо всем на свете. Это было неописуемое состояние, похожее на религиозный экстаз. Запрокинув голову, ювелир смотрел и смотрел на мистическое свечение, заполнившее притихший лес. Первое время свет от Маяка был каким-то надломленным, прерывистым, от частого мерцания у Себастьяна даже разболелась голова, но эта пульсирующая в такт вспышкам, волнами накатывающая боль была почти приятна. В глазах рябило, сияние всё усиливалось, нарастало, выходя на новый уровень, и наконец слилось в непрерывный ореол, окутавший изголовье башни. Ореол этот был зелен, как водная мята, а распространившийся повсюду прохладный свет имел прозрачно-серый с желтизной оттенок хризолита.