Анна Мистунина - Искупление

— Расчет наших врагов строился на том, что нас они также застанут врасплох, — сказал император. — Теперь, благодаря госпоже Сильной Кати, этого не случится. Мы знаем, чего нам ждать. И зная, мы знаем также, что не вправе проиграть бой.

— Двести с лишком жрецов, мой император, — отозвался большерукий воин. — И не каких-то святошей, в Ферре были сплошь бойцы. Если этих тварей вообще нельзя убить?

— Можно, — возразил император. — Его высочеству брату-принцу посчастливилось лично в этом убедиться. И зная тебя, мой добрый граф Вирик, я догадываюсь, что тебе не терпится сделать то же самое.

— Так-то оно так, ваше величество, — пробурчал тот, польщенный.

— Существа смертны, — сказала Кати. — Их сердце находится в груди, а мозг в голове, и повреждение того или другого в конце концов приведет к смерти. Полагаю, хоть и не уверена, что ваши яды им опасны не менее, чем грифонам. Как быстро они подействуют — это вопрос.

— Наши союзники-аггары встретят их вместе с нами, — сказал император. — Его высочество уже там, и, надо полагать, они также собирают войска.

— Еретики — добрые воины, — заявил Вирик под одобрительное бормотание остальных. — Уж мы-то помним!

Воспоминания давних сражений — дикари против дикарей — пронеслись по комнате почти животным удовольствием. Старшие улыбались, молодые щурились с явной завистью. Кати удержала вздох. Разве можно понять их, находящих радость в убийстве себе подобных — не ради Силы, не за свободу или за будущее, а… зачем?

— Не перепутай, кто наш враг на этот раз, — улыбнулся император, и воины с готовностью рассмеялись. Император продолжил серьезно: — За годы Нашествия мы с вами многое повидали. Ходили в бой, не зная, падем ли с честью, как должно, или потеряем разум от колдовства и станем рабами наших врагов. Ждали, не зная, где они нанесут удар в этот раз, чьи сыновья и дочери намечены новыми жертвами. Кого из нас не коснулось лихо, по чьим землям не прошлась бы тень? Кто не хоронил друзей, не оплакивал любимых? Я знаю — таких здесь нет. Послезавтра мы выступаем, господа, и поход этот должен стать последним. Мы уничтожим наших врагов или падем, и тогда Империя погибнет навсегда. Третьего не дано. Я пью за нашу победу, господа, за победу и за вас, и да пребудет с нами светлый Бог!

Кати слушала, любуясь его профилем в колеблющемся свете многих свечей. Он и сам походил на огонь свечи — такой же яркий и недолговечный, сгорающий, но способный прежде разогнать ночь. Другие зажигались от его огня, Кати видела, как они вскакивают, как поднимают вслед за императором кубки густого вина, как расцветает в них уверенность, и победа кажется уже свершившейся. Но видела и усталость в уголках его губ, и горечь, и печаль. Император дикарей светил другим, не себе. Кати подняла свой кубок и выпила его вместе со всеми, не отрывая взгляда от императора. Вино оказалось совершенно сладким — иначе теперь и быть не могло.

Когда гости разошлись, император сказал ей:

— У меня есть еще одна просьба, Сильная.

— Да, император?

— На завтра назначен торжественный прием. Это несколько утомительней сегодняшнего, но я прошу вас быть и на нем. Говорить ничего не придется, хватит одного вашего присутствия. Если, разумеется, это не слишком вас затруднит.

— Не затруднит, — ответила Кати. — Но зачем? Я только смущаю всех.

— Это… не совсем верно, Сильная. Не только. О вас знают, вас ожидают увидеть, и не одно любопытство тому причиной. Многие, как ни удивительно, связывают с вами свою надежду на благополучный исход. Не буду скрывать, я тоже отношусь к их числу.

Кати позволила себе нежную полуулыбку. Странно, до чего быстро она привыкла не замечать следящих взоров стражников и жрецов.

— Хорошо, император. Я приду.

— Благодарю, Сильная.

Он вышел, как всегда, в сопровождении своих вооруженных теней. Кати проводила его взглядом и только потом отправилась к себе. Стягивались в одном направлении разбросанные по Империи дикарские войска, точилось железо, исполнялись предчувствия. Все шло правильно — как и должно быть.

— Тебе надо переодеться, — заявила Тагрия. — Ты не пойдешь туда в этом!

— Почему? Какая разница, в чем?

Драконья кожа одинаково хороша для Совета, праздника и боя. Почему бы ей не сгодиться для дикарского тожества?

— Потому что нельзя! — привела Тагрия самый неоспоримый из аргументов. — Это же императорский прием! А на тебя и так все смотрят! Хочешь быть, как бельмо в глазу?

— Боюсь, я в любом случае останусь бельмом, как меня ни наряди. Оставь это, девочка. Не время праздновать и наряжаться.

— А кто тебе сказал, что потом оно будет, это время? — с необычной горечью спросила дикарка.

Кати вновь подивилась непонятному ее сходству с Зитой и… согласилась. В конце концов, потом времени действительно не будет.

— Хорошо, ты права. Сдаюсь. Что теперь?

— Теперь, — Тагрия заметалась у дверей в отведенные Кати покои. — Вообще, об этом надо было раньше думать. Наряды не готовят в тот же день! Но я думаю… Я знаю, что делать!

Она выбежала, со стуком захлопнув двери. Кати уже совсем было погрузилась в тихое ожидание, которому предавалась теперь все свободное время, когда Тагрия вернулась. Кроме двух девушек-прислужниц — оправившись от первого испуга, они оказались веселыми и смышлеными, Кати легко принимала теперь их помощь, — в комнаты набилось не меньше десятка горящих энтузиазмом женщин. Кати окружили, завертели, разглядывая без малейшей застенчивости. Страх и ненависть позабылись. Все говорили одновременно, перебивали, спорили, увлекаясь все больше и больше, а в двери уже входили новые слуги с охапками разноцветных одеяний и узорчатыми шкатулками, и заглядывали новые дамы, и звучали новые советы.

Сильной Кати, по праву входившей в число величайших магов мира, оставалось лишь терпеть и подчиняться. Она разворачивалась к свету, замирала с поднятыми руками, наклонялась, когда ей велели наклониться и прохаживалась туда-сюда — если говорили пройтись. Она выдержала, когда ее талию стянули так, что пресеклось дыхание, и не сбежала, прокляв сумасшедших дикарей, когда то же самое повторили еще несколько раз. Когда шум внезапно стих и все расступились, оставив ее перед высоким зеркалом в узорной раме, Кати не сразу поняла, что именно видит в нем.

Дикарка с ее лицом парила в мягких волнах темно-алого, чуть темнее крови, цвета. Ее обнаженные плечи выглядели почти черными на фоне ткани, остроконечный вырез глубоко открывал грудь, странно высокую над угрожающе тонкой талией. Рубины в ажурном плетении серебряных нитей охватывали шею, на запястьях поблескивали такие же браслеты. От широкого, расшитого серебром пояса ниспадали бесконечные волны юбки, доходящей до полу спереди и тянущейся наподобие хвоста сзади. Короткие черные волосы скрыла тонкая сетка, украшенная все теми же рубинами.