Наталья Резанова - Золотая голова

Зато эйсанский рыцарь за минувший месяц ни на йоту не утратил своей восторженности. Правда, сейчас для нее имелись основания, помимо того что Тальви был больше занят с Кренге и оставлял свободным пространство рядом со мной. Потому что прикатил Ларком прямиком из Эрденона и привез Тальви то, ради чего раскручивался предыдущий виток интриги — патент на звание «префект претория», как выражался Альдрик. (Я выяснила, что сие означает, из сочинений того же Иосифа и комментариев к ним, и не понравилось мне это сравнение, хоть преторианская гвардия и сажала, бывало, на престол императоров, а не каких-то герцогов. ) Но не это радостное известие, безусловно полезное заговорщикам и придававшее задним числом большую законность действиям Кренге, вызывало у него наибольший прилив энтузиазма. О событии, каковое, по его мнению, должно было стать решающим при расчистке для нашего патрона дороги к власти, он поведал вечером, когда мы сели за ужин в одной из гостиных замка.

Этот вечер, по некоторым причинам, запомнился мне надолго. Хотя за столом нас было всего четверо, ни малейшей небрежности не наблюдалось. Скатерть сияла белизной (никакого желтого крахмала — госпожа Риллент не признавала таких экстравагантных новшеств), оттеняя вернейлевую посуду с гербами. Содержимое блюд и графинов призывало не к безудержному обжорству и пьянству, а к медленной и вдумчивой трапезе. Горели свечи, несмотря на то что было еще довольно светло, — длинные, тонкие, витые, источающие какой-то слабый аромат. (Здесь у меня тоже пробел в образовании, и мадам Рагнхильд меня за это справедливо корила, но, поскольку в прежней жизни я не пользовалась духами и благовонными маслами, то разбиралась в них плохо. А ведь это одна из заметных статей контрабанды в герцогстве Эрдском. ) Не хватает только музыкантов, подумала я. Ослепленных и с вырезанными языками, как было заведено у наших благородных северных предков — чтоб не высматривали господских секретов и не болтали о них. Если эта традиция не есть просто страшная сказка — я в последнее время что— то с трудом стала отличать сказки от правды. Но музыкантов у Тальви не было и обычных. Вероятно, дело было не в скрытности, а просто в отсутствии интереса к музыке, равно как поэзии и прочей чепухе.

Разумеется, все перечисленные достоинства ужина нужно было отнести за счет усилий госпожи Риллент. Пока подавали на стол, она несколько раз показывалась в дверях, озирая происходящее, а заодно бросала взгляд на меня и одобрительно кивала. Все было вполне прилично. Как будто рядом с хозяином сидит настоящая дама, а не бывшая (бывшая ли? ) уголовница, у которой через слово «Бог», а через два — «черт». Пусть будет спокойна — я постараюсь соответствовать ее представлениям о приличиях. Потому что их я вполне могла понять, в отличие от многих других представлений. Хозяин должен принимать гостей, иначе какой же он хозяин. А при сем желательно присутствовать даме. То, что это любовница, — значения не имеет. Вот если бы у него не было любовницы — это было бы странно (Я так и не полюбопытствовала у госпожи Риллент, кто занимал названную должность до меня. Поскольку действительно не было любопытно. ) И выглядели мы, на радость домоправительнице, тоже вполне благопристойно. На Тальви был серый камзол из двойного скельского бархата, Кренге облачен в мундир. Ларком, разумеется, снял орденский плащ и к ужину успел переодеться в гранатовый кафтан тонкого сукна, с гладким атласным воротником, отделанным узкой полоской соланских кружев. Я выбрала платье, в котором впервые принимала гостей Тальви, — тоже серое, если вдуматься, как оттенки этого цвета ни именуй в каталогах мадам Рагнхильд, — «жемчужный», «серебряный», «пепельный», «цвет плаща пилигрима», общим порядком до тридцати названий. Короче, смотрелись мы хоть куда, можно было на картину помещать. Видывала я такие у Фризбю — с белой скатертью, с изобильным ужином и свечами, с музыкантами или без, и называются почти все без исключения «веселое общество». Но среди нас был по-настоящему весел один Ларком. Бог весть, как он удержался, чтобы не выпалить сразу по приезде свою главную весть — Альдрик все-таки осуществил выпестованный план в отношении Вирс-Вердера. Но как, Творчески развил опыт Каллиста.

Как и предугадали господа заговорщики на совете в Бодваре, улучшение здоровья старого Гарнего оказалось кратковременным. В Эрденон он еще въехал, сидя у окна кареты и благосклонно взирая на свой верный народ, но ни о каком присутствии в соборе не могло быть и речи, и Missa Solemms Хольцгеймера прозвучала без него. После нового приступа слабости во дворец потянулись посетители, хотя известно было, что герцог почти никого не принимает. Считалось, будто эрденонское дворянство ежедневно поспешает справляться, не пошел ли Гарнего на поправку, а что об этом говорили в городе — Альдрик предугадал совершенно верно. Угадал он также, что ВирсВердер не оставит своих поползновений.

Дворцовая площадь, блестя глазами, говорил Ларком, — одна из самых старых в Эрденоне. И пускай она после Великого Пожара была заново вымощена и украшена, все же размерами уступает площади Розы или Соборной. (Эти сведения, без сомнения, предназначались для меня, а не Тальви или полковника. ) К тому же определенное неудобство возникает из-за того, что еще в прошлом веке придворные прибывали сюда верхами или в носилках и все парадные входы, въезды-выезды построены с учетом этого обстоятельства Теперь же редкий человек из хорошего общества, особливо принятый при дворе, не имеет своего экипажа. Поэтому на Дворцовой неизбежна толчея, давка, из-за лучшего места для кареты то и дело возникают стычки между кучерами, а то и хозяевами их…

— Вижу, вы меня уже поняли. Наш друг Альдрик вообще-то предпочитает ездить верхом, пуще того, он утверждает, что ненавидит кареты: трясет… Но ради такого случая он не убоялся сесть в карету. Кажется, она досталась ему в наследство, а может быть, купил или занял — я не спрашивал. Такую старомодную, громоздкую, знаете — просто балдахин на четырех колесах, красным бархатом крытый, теперь уже молью поеденным, без запяток, даже без кучерского места — форейтор должен верхом на лошади ехать Ну вот, он нашел карету Вирс-Вердера — тот раньше других прибыл — и загородил ей выезд…

Похоже, Рик излишне буквально понимал собственное выражение «не оставить противнику выхода».

— И, — радостно продолжал Ларком, — представьте себе: Вирс-Вердер выходит из дворца, садится в карету, а ехать нельзя — поперек дороги красуется дряхлый рыдван, в котором еще бабушка торопилась на свою свадьбу. И обогнуть никак нельзя — вокруг другие кареты в два ряда…

— Подождите. А слуги Рика? Он что, никого с собой не взял?