Наталья Резанова - Золотая голова

— Это возможно? — спросил полковник у Тальви.

— Вряд ли. Скорее они постарались его задержать. Но если сильно припекло, могли и выкрасть.

— Значит, пока Альдрик умыл Вирс-Вердера здесь, он переиграл вас в Тримейне?

— Фрауэнбрейс может повторить ход — неужто ты думаешь, что он не оставил себе такой возможности? Но это уже не имеет значения, поскольку Дагнальд и ВирсВердер очистили поле.

Вошел Ренхид, и Тальви оборвал фразу. На всем протяжении ужина нас никто не обеспокоил — очевидно, так было приказано. Должно было произойти нечто крайне важное, если Ренхид решился нарушить распоряжение хозяина. Он мялся в дверях, не находя в себе сил произнести что-либо внятное, и наконец просто поднял руку и разжал кулак.

На его ладони лежал черно-белый перстень.

Тальви дал Ренхиду знак приблизиться. Забрал у него печатку, потом проговорил:

— Ступай. Скажи ему — пусть отдыхает. Передай господам Гормундингу и Бикедару, чтоб готовились и поднимали остальных.

И пока Ренхид поспешно удалялся, неторопливо надел перстень на палец.

— Что происходит, черт побери? — не выдержал Кренге.

— Происходит? — Тальви взглянул на черно-белый рисунок оникса, потом на лица гостей. — Возможно, уже произошло. У меня есть основания полагать, что его светлость Гарнего V Йосселинг близок к последнему издыханию либо уже отправился к праотцам.

— Откуда вы узнали? — Эйсанский рыцарь смотрел на него с почти суеверным почтением.

— Не знаю, поставил ли Альдрик вас в известность, что врач герцога — наш сторонник. Еще в Бодваре я передал ему перстень с условием, что, когда тот вполне уверится в близости смертельного исхода, он вернет перстень одному из моих людей. Я оставил там двоих, чтобы они поочередно неотлучно были вблизи дворца. Таким образом, посланник успел покинуть город раньше, чем Ион Лухтер закрыл ворота.

— Ты уверен, что лекарь не перекуплен и не предал тебя? — спросил Кренге.

— Я ни в чем не уверен, кроме того, что он боится. «Эрденон для эрдов», как вы слышали, а он — приезжий. Даже не уроженец империи. Итальянец. Чем раньше мы будем в Эрденоне, тем больше шансов избежать беспорядков и избиения чужаков.

— Так. — Кренге глубоко и сипло вздохнул. — Значит, ты едешь утром?

— На рассвете.

— Тогда я должен немедленно возвращаться в Аушеву, поднимать драгун и наемников.

— А я? — Ларком тоже жаждал действия. — С кем из вас я должен отправляться?

— Со мной, — сказал Тальви. — Капитул ордена все узнает сам, у них при дворе собственные осведомители. Я же беру с собой всех своих дворян и большую часть слуг. Когда мы приедем в Эрденон, Самитш и Альдрик постараются, чтобы ворота были открыты.

— А если они все же не сумеют уболтать горожан, — Кренге усмехнулся, — то к тому времени мы вас нагоним, и тогда наши доводы будут покрепче!

— Надеюсь, обойдется без кровопролития, — заметил Ларком. — Тальви обязаны впустить в Эрденон. Ведь он должен принять командование гвардией.

— Я разве сказал, что мы собираемся брать Эрденон штурмом? Зачем, город нам полезней невредимым. Просто убеждения, подкрепленные силой оружия, доходчивее всяких других.

Обо мне никто не вспоминал, а я не стремилась напомнить. Передо мной стоял нетронутый кубок со скельским. На чеканном боку красовался эмалевый герб. Сменит ли вскорости грифон Тальви единорога Йосселингов? Или единорог

— символ герцогства, а не уходящей династии? Какая разница! У этих геральдических животных есть, по крайней мере, нечто общее — они не существуют. В отличие от ворона Скьольдов.

Вечер как-то сам по себе провалился в небытие. Я ушла к себе, чувствуя, что иначе буду только мешать, и ничего более. Мойра приходила исключительно по утрам, и я была предоставлена собственной персоне. Распустила волосы, вытряхнула ненавистные шпильки, но раздеваться не стала. Спать не хотелось, поэтому я придвинула стул к окну и села, не запалив свечи. Читать я не могла. Что Тальви нынче не придет — было очевидно. Ему сегодня тоже не спать, но по не в пример более уважительной причине Он занят. А я вот маюсь от безделья. Но предлагать свою помощь — глупость убийственная. Там, куда они направляются, мне нет места, это я понимала. Я и не хотела туда попадать. Честно говоря, сейчас я вообще ничего не хотела. На меня нашло какое-то оцепенение, кровь замедлила в жилах свой бег, как у медведя, впадающего в спячку. Снаружи до меня доносились голоса, топот, храп коней, блики бежали по оконному стеклу, перемигиваясь с драгоценностями в открытом ларце, а я сидела и не двигалась. Было ли мне страшно? Не знаю. Эта ночь несла с собой перемены, не важно, в какую сторону, но если бы я боялась перемен, я бы уже давно помешалась или умерла от страха.

Лишь несколько часов спустя мне удалось из соляного столпа, каким я пребывала, вновь превратиться в женщину. Может быть, потому что шум во дворе усилился, к нему добавились лязг и скрежет. Я встала и, захлопнув за собой дверь комнаты, спустилась вниз.

Выйдя на парадное крыльцо, я замерла. Еще никогда я не видела во дворе замка столько народу, даже в день разъезда гостей. Здесь были наверняка не только те, кто отбывал вместе с Тальви, но все население замка — по крайней мере, те, кто в состоянии был держаться на ногах. Или так казалось из-за неверного освещения? Край неба чуть тлел, и горели факелы, выхватывая из толпы случайные лица — знакомые и незнакомые. У подножия лестницы стоял мастер Олиба, как всегда серьезный и строгий. Среди кухарок и судомоек мелькнула заспанная любопытная мордочка Мойры — вот уж кому решительно нечего здесь делать. Эгир оглаживал своего светлосолового коня, в отличие от хозяина — высокого и мощного, который фыркал и мотал головой. Они что, всех лошадей с конюшен заберут? Вряд ли.. Ларком был уже в седле, ежась в багряном орденском плаще от предутренней прохлады. Он вскоре заметил меня на балюстраде и замер, не сводя с меня жалобного взгляда. Неподалеку Малхира, сияя зубами и веснушками, держал под уздцы Серого. К нему быстро подошел Тальви, сменивший бархатный камзол на кожаный дублет и дорожный плащ. Он проследил за взглядом Ларкома, кивнул и поманил меня к себе.

Я удивилась. Устраивать трогательное представление на тему «герой, уходящий на войну, просит возлюбленную подержать ему стремя», было не в духе Тальви. Наверное, он хотел напоследок дать мне какие-то указания. Я не думала, что он собирается поцеловать меня на прощанье — на людях он избегал прикасаться ко мне, разве что в крайних случаях… Медленно, как завороженная, я спустилась по ступеням и двинулась через двор.

Люди расступались передо мной, и через несколько мгновений мы с Тальви оказались одни в круге факелов. Он протянул мне руку, но это не был жест прощания. Подойдя ближе, я приняла у него связку ключей на толстом серебряном кольце.