Олег Верещагин - Последний воин

Здесь он поехал шагом, неспешно, предоставив коню самому выбирать дорогу, отдыхая от скачки и чутко прислушиваясь то к птицам, то к белке, то к какому-то крадущемуся хрусту в подлеске. Странно — хотя на Гараве была только изрядно обветшавшая рубашка (подпоясанная кинжалом, впрочем) и подкатанные до колен поддоспешные штаны, но комарьё не досаждало.

Около словно бы по волшебству вынырнувшего из земли родника он спешился, напился ледянющей воды. Утирая рот, увидел подальше, на полянке-припёке, россыпи крупной земляники, безжалостно надрал ягод вместе с веточками, снова вскочил на коня и ехал дальше, насвистывая и губами обирая ягоду за ягодой — они были сладкие, пахучие, сочные… В просветах между древесных крон временами открывалось небо — летнее, чистое, жаркое. Куда ехал — Гарав не знал и не собирался выяснять в полной уверенности, что всегда сможет вернуться обратно. Зачем ехал — тоже не желал разбираться. Его посетило почти смешное чувство единения с миром вокруг — до сих пор он только иногда ощущал себя, как часть Хсана, а его — как свою. Сейчас же на мальчишку снизошло тёплое радостное спокойствие. Наверное, если бы кто-то в этот момент задал ему самый сложный философский вопрос, Гарав разрешил бы его парой слов, да ещё и с улыбкой…

Лес расступился — и Гараву открылось небольшое ополье, залитое солнечным светом, поросшее уже подсохшей травой, в которой тут и там голубели цветки вереска. Пахло сухо и немного пыльно. Стояла абсолютная тишь, звонкая, как медный лист, — в ушах сам собой рождался тонкий мелодичный звук.

А в середине этого ополья — на равном расстоянии друг от друга, подножие к подножью — полого высились три холма. Каждый — увенчанный белым каменным столбом. Между двумя — прямо перед тем местом, где выехал из леса Гарав, — словно бы из земли проросли каменные ворота: две могучих плиты белого камня накрыты третьей, и не понять было, сделали это руки человека или почудила природа.

А в следующий миг Гарав сообразил, куда его занесло!

— Могильники! — Мальчишка даже присвистнул и опасливо огляделся. Но потом вспомнил, что вроде бы всякая пакость пока что тут не водится, и подъехал ближе.

Однако холмы всё равно выглядели… жутковато, что ли? Странно — в солнечном жарком дне, при ярком свете, они завораживали и как будто бы немного шевелились, плыли в летнем мареве. А каменные стелы на их плоских вершинах наоборот сияли остро и ослепительно. Впрочем, Хсан не проявлял никакого беспокойства — а кому, как не коню, чуять разное Зло? Правда, в каменные ворота он не пошёл — но не пошёл как-то странно, не попятился испуганно, не заржал, а оглянулся на хозяина удивлённо, словно Гарав понукал его идти на глухую стену.

— Ладно. — Гарав соскочил, освободил рот Хсана от узды, и тот сразу отошёл в сторону, принялся выщипывать в траве что-то вкусное. — Ну-ка… — Он выдохнул и решительно прошёл между каменными столбами.

Тень высоких ворот упала на мальчика, и он вздрогнул от её холода. Нет, не «мертвенного», а просто полного равнодушия к тому, что вокруг. Именно в эту секунду, выпутывая ноги из цепких жилистых стеблей вереска, Гарав понял, в чём было дело. Не опасные и не злые были могильники. А просто очень-очень древние. Настолько древние, что между ними и Гаравом был как бы глубокий ров. Из времён, когда и языки звучали иначе, и очертания земель были иными, и слова значили другое…

Земля и трава на солнечном склоне холма были снова сухие, колкие, прогретые солнцем. Какие-то колючки чиркали по икрам. Но в то же время Гарав неожиданно ощутил что-то очень странное. Он не мог определить это словами, но каждый шаг словно бы превращал его в часть этой земли… или наоборот — с каждым шагом он что-то получал от неё. Что-то неясное, но могучее… [24] Курганы могильников насыпали предки аданов перед тем, как перейти Белые Горы и прийти в Белерианд. Именно вокруг могильников долго время держались последние защитники Кардолана, отступившие в леса в 1409 году Третьей Эпохи; там же они хоронили своих павших в последних битвах. И лишь через двести лет после гибели последнего защитника могильников туда смогла пробраться ангмарская нечисть, благодаря которой мы и знаем могильники теми, какими они описаны в первой части знаменитой трилогии. Это было жутковато и захватывающе.

Осторожно ступая и временами отводя рукой с пути особо высокие верхушки трав, Гарав поднялся на правый курган. Постоял, глядя вокруг — на лесные волны, на дальнюю полосу крепостной стены, на еле различимую ниточку Тракта за нею. На миг ему показалось, что мир плавно и неспешно вращается именно вокруг того места, на котором он стоит. Потом Гарав коснулся ладонью белого камня, вблизи — теперь это было видно — покрытого неясной, вытертой временем резьбой…

…И перестал быть.

Люди. Мужчины — рослые, могучие, со спутанными гривами светлых волос, с густыми бородами, с упрямыми мрачными глазами цвета серого камня, в одеждах из шкур, с круглыми щитами, с копьями, у которых кремнёвые наконечники, с большими луками, с короткими массивными дубинками или топорами и каменными ножами на поясах. Женщины — высокие, статные, диковатые, тоже с оружием, хотя и попроще. Дети — много детей разного возраста, здоровых, чумазых полузверёнышей с внимательными и жадно-мечтательными глазами. Человеческий поток тянется мимо — с волокушами. Около свежих, безтравных ещё, только-только насыпанных курганов, увенчанных тяжкими камнями, стоят немногие, в основном — мужчины. Покачиваются и тянут:

— Оооммм… хай! Оооммм… хай! Хай-ом-ай!

Голый косматый старик — в синей, алой, чёрной раскраске, спиралях и линиях, над головой высятся оленьи рога, раскинутые, огромные, острые — неистово пляшет между курганами, запрокидывает белоглазое лицо, отчаянно лупит колотушкой в большой бубен, только ударов почему-то не слышно. Обнажённая женщина — в зареве золотых волос, с высокой грудью, с длинными ногами, переходящими в широкие бёдра с густым лоном между ними — заносит длинный каменный нож над скорчившимся в ужасе орком — связанным по рукам и ногам, огромным.

— Хай! Хай!! Хай!!! Ом хай! Ом хай!! Ом хай!!!

— Иди к своему Хозяину, — голос женщины, — во Тьму иди, иди в смрад, к червям, к тлению, иди, скажи — отрекаемся от него! Именем Света — отрекаемся! Именем Земли — отрекаемся! Именем Крови — отрекаемся! Отрекаемся! Отрекаемся! Отрекаемся!

Трижды падает нож. Женщина поднимает в руке навстречу восходящему солнцу дёргающееся сердце, кровь льётся ей на лицо — прекрасное, вдохновенное, свирепое… Старик воет, кружится по земле возле неё волчком…

— Ом!!! Хай!!! Ра! Ра!! Ра!!! Хар-Ра!

Мужчины волокут ещё одного орка…

…Фередир отыскал Гарава на краю тракта. Хсан бродил тут же, хрумкал сочной травкой, фыркал… Гарав валялся на спине, руки под головой, рубашка на груди широко распахнута, нога на ногу, между пальцами мерно покачивающейся ступни зажат василёк. Ноги были в разводах подсохшего речного ила, а глаза у дружка — ленивые, сонные и нагловатые, он жевал травинку и смотрел, как подходит Фередир, с непонятным выражением.