Анна Гринь - Забудь мое имя!

Убедившись, что там, кроме меня и тошнотворной вони, никого нет, я прикинула, чем бы закрыть волосы, горевшие на ярком осеннем солнце как факел. В сумке не нашлось ни одной приличной тряпки, зато оная обнаружилась на бельевой веревке в трех метрах над головой. Естественно, просто подпрыгнуть и стянуть ее у меня бы не вышло, и я попыталась проделать то, что удалось в замке графа. Мысленно напрягшись, поманила кусок ткани неопределенного окраса на себя. Довольно долго ничего не происходило, возникла даже гадкая мысль, что тот раз был моей единственной видимой попыткой колдовать и лимит на это дело израсходовала. Но вот тряпка подалась, медленно сползая одним краем, как если бы тянула ее на веревочке, а потом за что‑то зацепилась и ни в какую, сколько я не дергала. Обозлившись, я выругалась про себя и резко рубанула воздух кулаком от обиды. Почти сразу меня накрыла волна неприятной тошноты, пустой желудок протяжно взвыл, посылая вверх, к горлу, кислотную волну. Если бы было чем, то меня стошнило прямо там, между гнилых бочек и мусора. Но последний раз я ела вчера у Мереши, и организм не собирался отдавать с таким трудом добытые калории.

Я кое‑как справилась с собой и не без отвращения прислонилась к влажной стене, втягивая в себя воздух небольшими порциями. А передо мной, как в замедленном кино, на землю скользнула та самая тряпка, которую я так долго пыталась добыть. Ухватить ее удалось на лету, но один край все‑таки окунулся в лужу, набухнув неприятной зловонной жижей. Ни секунды не переживая, я побыстрее откромсала этот угол ножом и обмотала сие творение ткаческого искусства вокруг головы на подобие тюрбана и выскочила из подворотни, пока хозяева не заметили пропажу. Незаметнее после своих стараний я не стала, но, по крайней мере, теперь никто не мог видеть моих рыжих волос, слишком ярких для человека. Глаза спрятать куда легче.

Следующие два или три часа я провела в попытках отыскать местную гостиницу или таверну, пока неожиданно до меня не дошло, что все три часа вокруг данного заведения и прогуливалась. Тяжелова‑то в неприметном обшарпанном двухэтажном строении заподозрить самое посещаемое место этого города. Снаружи я не увидела ни вывески, ни какой‑то надписи. Или, может, я просто не там смотрела? Вот уж не знаю!

Как и в остальных домах, окна таверны были забраны чем‑то вроде очень тонкой полупрозрачной пленки или ткани бледно–желтого цвета. Встречались дома и со стеклянными окнами, но крайне редко. Видимо, данный материал был очень дорогим и трудоемким в производстве, так что мало кто мог его себе позволить. Может, конечно, все так совсем по другой причине, но что‑то я сомневаюсь.

Приоткрыв одну из створок тяжелых дверей, я зашла внутрь здания, опознанного мной как таверна. Это заведение представляла себе иначе, явно чище и светлее. Я попала в захламленное подслеповатое помещение, с абы как наставленными столами и лавками из почерневшей за годы использования древесины. На полу валялась в труху перетертая солома не первой, да и не десятой свежести. Завершала картину разношерстная компания гуляк, по одному или группами облепивших столики, галдящих, смеющихся, поющих, пьющих и едящих. Находиться здесь было не очень приятно, но бывала я в местах и похуже. На свадьбах или юбилеях на пятом–шестом часу гуляний порой ни чем не лучше!

Стараясь никого не задеть, я прошла к большому камину напротив входа и присела на поставленную перед ним лавку, блаженно вытянув ноги к огню.

— Чего желаете, госпожа? — монотонно уточнил невысокий усталый дядька в грязном фартуке.

Хотелось мне много всего, но я решила как‑то сразу определиться с самым важным. Запустив руку в мешок и отыскивая там монетку, я тем временем спросила:

— Комната найдется?

У меня даже мысли не возникло, что в таверне может не быть сдаваемого жилья, и я не ошиблась.

— Как раз сегодня освободилась одна, — ответил дядька.

— Хорошо. — Я кивнула и бросила ему серебряную монетку. — И еды. Мяса, овощей каких‑нибудь, эникея, если есть.

— Сейчас все будет, госпожа! — оживился трактирщик, а я сделала себе пометку, что деньги в любом мире творят чудеса с людьми.

Мне не дали опомниться, как на тоненьком столике передо мной установили блюдо, полное того, что я заказала. Нашелся здесь и серый отрубной хлеб, сыр крупными кусочками и какая‑то зелень, похожая на петрушку. Накалывая кусочки мяса острой палочкой, попутно заворачивая их в зелень и сдабривая ломтиками то морковки, то помидора, я в считанные минуты основательно налопалась, но из ранее неведомой мне жадности продолжила запихивать в себя продукты. Тело явно опасалось, что может опять настать голодное время и решило насытиться впрок.

Я так увлеклась процессом, что чуть не заорала, заметив, что за мной из яркого пламени камина кто‑то наблюдает. Я бы и взвыла, не запихни перед этим в себя содержимое всего подноса. Рассмотрев следящие за мной два янтарно–желтых глаза, только и смогла, что неторопливо подумать: « Ну, я и объелась! Скоро разнесет меня. Буду как бочка. Еще вот всякая муть мерещится!»

«Ничего не разнесет, — раздался у меня в голове негромкий звенящий голос. — Если так, как ты, чаровать, то и вдвое больше мало будет съесть!»

— Что? — вслух спросила я и оглянулась, ожидая увидеть стоящую за мной какую‑нибудь женщину или девушку.

«Что ты головой вертишь. Я прямо перед тобой!» — вновь произнес голос.

Не понимая, кто со мной разговаривает, я еще раз осмотрелась, только потом опять заглянув в пламя камина. Два странных маленьких глаза были там и внимательно следили за мной.

— Ты кто? — спросила я у пламени, чувствуя себя идиоткой.

«Чего так пугаться? — удивился мой собеседник. — Зла тебе не сделаю, даже наоборот. Меня специально прислали, чтобы помочь. Кстати, постарайся думать связными предложениями, и тогда на тебя не будут оборачиваться из‑за того, что ты говоришь сама с собой».

Услышав в мысленном ответе явную усмешку, я немного обиделась, но спросила вслух:

— Кто прислал?

«Я не могу назвать имя. Мне запрещено».

— Это Бестелион?

«Нет!»

Этот ответ меня немного успокоил, но не слишком.

— Как тому, кто тебя прислал, удалось меня найти? И кто ты?

«Это было сложно, но возможно. Ну, а я… Протяни руку!»

— Зачем? — перепугалась я и оглянулась на зал, чтобы убедиться, что за мной никто не наблюдает. Если бы кто‑нибудь это делал, то точно решил бы, что я сумасшедшая.

«Не бойся! Я не сделаю тебе ничего плохого», — ответил голос.

Я с содроганием протянула руку ближе к огню и в этот миг как будто ленточка пламени отделилась от догорающего полена и оплела мое запястье. Не успев вскрикнуть, схватила себя за руку, но не почувствовала ни боли, ни жара, только приятное тепло металла. Под моими пальцами сверкнули золотые звенья в пять рядов, переплетенные так искусно, что походили на чешую. Замком этому браслету служила голова ящерицы, вцепившейся в собственный хвост. Я попыталась расстегнуть замочек, но он сам вырвался из руки, сверкнули янтарные глазки, и повернувшаяся в мою сторону голова очень по–человечески на меня цокнула, а в голове раздался голос: «Я же говорю, что тебе нечего опасаться!»