Ольга Голотвина - Сокровище троллей

Игрок вздохнул:

— Ладно, сейчас определимся точнее. Встанем спиной к этой рыси — и будем надеяться, что она сзади на нас не прыгнет.

Маринга сделала большие глаза и изобразила на личике испуг. Но повернулась спиной к каменной хищнице. Челивис встал рядом, чуть сзади.

— Значит, идти нам вон туда. А чтоб не заблудиться, запомним: солнце вон в той стороне…

Указал на солнце — и руки его словно сами собой оказались на плечах девушки.

Тут же Маринга рыбкой вывернулась из его объятий, отбежала на пару шагов.

— Э, нет, — засмеялась она, — об этом уговору не было!

— Так я ж на радостях… — шагнул к ней Челивис.

— На каких еще радостях? Что мы посмотрели на эту рысью морду? Так любой ребенок лучше нарисует. К тому же тебе не по чину руки распускать. В слуги нанялся? Нанялся! Жалованье получил? Серебряную монету! Вот теперь и знай свое место.

Звонкий смех спугнул с ветки пеструю сойку.

Отогнав досаду, мужчина тоже рассмеялся. Ах, рыжая колдунья! Конечно, она в безопасности. Он, Челивис, сроду ни к чему не принуждал женщин. Но даже окажись он мерзавцем, ему бы все равно не радоваться. Девочка вооружена — и встретит насильника отнюдь не слезными мольбами о пощаде…

И все-таки славно, что они тут вдвоем. Даже зимний лес глядит на горожанина Челивиса как-то приветливее. А лучше всего то, что благодаря выдумке с монетой не нужно соображать, как избавиться от кучера, приглядывающего за юной госпожой. Об этом пусть у вояки Литисая голоса болит.

Литисай готов был отдать свое годовое жалованье, лишь бы отделаться от кучера. Нет, ну что бы ему отправиться в Топоры, посидеть в «Жареном петухе» до вечера… Так нет же! Ему, видите ли, «капитан, хозяин то есть, не велел барышень без пригляду оставлять»!

Да будь у Литисая в крепости все солдаты такими исполнительными, как этот кучер, дарнигар с шайвигаром горя бы не знали!

И что его, такого исполнительного, акулы в свое время не съели? Литисай хотел столько рассказать Аймаре, столько расспросить… а этот продубленный всеми ветрами негодяй мало того что влезает в хозяйский разговор, так еще и начинает чуть не каждую фразу словами: «Как любит говаривать капитан Джалибур…»

Ну к чему все время напоминать об этом господине? К чему рассказывать, как лихо он командовал «Седой волной»? У Литисая уже поперек горла стояли байки о том, как Джалибур Алмазный Якорь за непочтительное словцо приказывал протаскивать матросов на веревке под килем корабля, а в бою разваливал противников своим абордажным клинком пополам.

Ну, разваливал и разваливал, Литисай под Найлигримом и не такое видел. Нашел кого пугать, селедка морская…

Аймара, похоже, кучера и не замечает. Увы, не замечает и Литисая: углубилась в чтение той дурацкой надписи на пергаменте.

— Господин мой, я кое-что придумала…

— Что? — Литисай любовался рыжими прядями волос, выбившимися на серый песцовый воротник.

— Господин Челивис и Маринга знают, где находится Улыбка Рыси. Завтра начнут разматывать дорогу, как по ниточке. У нас день форы, пока они скучают на постоялом дворе. Бегать по лесу и искать, где там рысь улыбается, глупо. Нам надо начать с середины пути.

— И как мы это сделаем? — мягко спросил Литисай.

Не очень-то он верил в спрятанное сокровище. Но даже если карта поддельная — храни Безликие мошенника, который ее состряпал. Благодаря этому куску пергамента красавица Аймара стоит рядом, оживленно блестят ее удивительные сине-зеленые глаза, голос звенит от волнения…

— Клад был спрятан пятьсот лет назад, верно? Значит, приметами не может быть что-то преходящее. Деревья, кажется, пятьсот лет не растут… или растут? Я не знаю.

— И я не знаю, — развел руками Литисай.

— Так или иначе, надо искать то, что не изменилось за полтысячи лет. Скалы, река… Вот здесь: Вечные Струны… Что может петь пятьсот лет? Вода! Может, это место, где река журчит как-то иначе?

— Так поищем на берегу, — бодро согласился Литисай.

Аймара так очаровательно радовалась своей догадке, что у сотника не хватило жестокости указать на слабое место в ее рассуждениях.

Ведь маги из Кровавой Крепости не собирались хранить сокровище пятьсот лет. Они его прятали на короткий срок, пока тягались силами с чародеем Шадридагом. И ориентиром могло быть что угодно, даже приметный кустик.

То, чего опасался певец Арби, настигло его возле кухонных дверей. На плечо певцу легла тяжелая рука.

— А ну, обернись, бродяга! Узнаешь меня?

Певец обернулся и засиял улыбкой прямо в гневную физиономию со сломанной переносицей.

— Как же не узнать, дружище Тагиджар!

Пожилой стражник с бляхой десятника растерялся от такой приветливости. Не ожидал он слова «дружище» от человека, которому намеревался сначала дать в морду, а потом скрутить руки и отволочь в замковую темницу Людожорку.

А певчий мерзавец, воспользовавшись тем, что десятник опешил, напористо продолжил:

— Песни песнями, а я же сюда явился еще и по делу! Помнишь, по осени твой отряд искал разбойничье логово? Конечно, помнишь! Я тогда к вам проводником нанялся, ну?.. Так я денег-то своих не получил!

— Деньги?! — прорезался голос у десятника. — Это за то, что нас в болото завел, а сам сбежал?

— Я завел?! — оскорбленно ахнул певец.

Быстро огляделся. Следом за десятником подошли еще четверо стражников, встали кругом — не удрать. И все четверо, как и десятник, из отряда, который осенью так неудачно охотился за разбойниками.

Не пришибли бы сразу, дали бы отбренчаться…

— Парни, вот хоть вы будьте свидетелями! Я ж вас в болото за шиворот не волок. Сами потребовали, утопить меня грозились…

— И зря не утопили! — от души сказал один из стражников. — Что ты нам квакал, будто на острове разбойники награбленное хранят?

— Я говорил про сундуки, — уточнил Арби. — И про шалаш.

— Были мы на том островке! — рявкнул десятник. — Не было там никаких сундуков.

— Стало быть, убрать успели, — развел руками Арби.

— А чего ты тогда наутек пустился? — Тагиджар не верил бродяге-певцу ни на медяк.

— На моем месте сам герой Керутан бы наутек пустился! Если бы ему в глаза поглядел болотный демон!

Стражники заржали.

Певец обвел их взглядом, полным печального укора.

— Вам ха-ха, а мне это по ночам снится, — сказал он негромко и так горько, что смех оборвался. — Лицо… вроде женское, опухшее, зеленоватое… глаза закрыты, а губы шевелятся, словно сказать что-то из-под воды хотят… И так мне стало жутко, что кинулся я прочь с тропы на глубину и поплыл… все равно куда…

Стражники примолкли. Бродячий певец лгал с такой убедительностью, что сам в эти мгновения верил себе.

— А вы, скареды, — добавил он тоскливо, — за такие страсти платы мне жалеете, да еще из хозяйских денег!