Юрий Туровников - Король и Шут

Шут слушал пение повара, прислонившись к большому шкафу, набитому до отказа серебряной посудой.

— Сколько тебя знаю, — откашлялся в кулак Прохор, — ты всегда веселый, Гарри. Такое впечатление, что тебе невозможно испортить настроение.

Тот закончил песню и обернулся, чтобы посмотреть на столь раннего гостя.

— Приветствую, — повар кивнул. — Отчего же, однажды некий олух попытался мне его испоганить, но плохо кончил, — и Гарри со всего маху воткнул огромный тесак в разделочную доску. — Ты же меня знаешь, я бью всего два раза, причем второй — по крышке гроба.

Оба зычно засмеялись, чем напугали поварят: один даже с грохотом уронил кастрюлю, которая покатилась по полу. Хозяин кухни недовольно посмотрел на ученика.

— Руки-крюки! Пойдешь на солеварню работать, бездарь! Почему картофель до сих пор не почищен, а?!

— Сей момент! — побледнел мальчонка и заметался по помещению.

Прохор усмехнулся.

«Вот это подход, поэтому на кухне всегда порядок! Вот такого бы министра, цены б ему не было, не то, что наш, мямля, — а вслух сказал».

— Угости-ка меня чем-нибудь, — и потер живот. — Урчит, спасу нет.

— Утка вчерашняя осталась, подойдет? — шут кивнул. — Еще кисель есть.

— Давай, — и весельчак сел за столик, предназначенный для приема пищи работниками. — И сам присядь.

Гарри накрыл в считанные секунды, прикрикнул на подмастерьев и присоединился к высокопоставленному гостю, усаживаясь на бочонок с вином, вместо стула. Прохор отщипнул мяса, макнул его в соус и отправил в рот, прикусив сочным помидором, что брызнул соком по сторонам, запачкав идеально белый фартук повара.

— Ох, ё… — прикрыл рот шут, а Гарри нахмурился. — Извини.

— Ну вот что ты за человек? Не успел прийти, уже неприятности начались. Новый фартук совсем, только сегодня одел.

— Отдашь королевской прачке, она отстирает, — попытался сгладить вину Прохор.

Толстяк махнул рукой.

— Ей отдашь, и можно забыть. Постирает с тряпьем каким-нибудь и все, только полы мыть потом. Я жене накажу.

Прохор отхлебнул киселя прямо из кувшина, проигнорировав предложенную кружку, и посмотрел на часы.

— Ого! Скоро Генрих проснется. Сейчас пришлю водоносов, — шут поднялся со стула. — Рад был снова увидиться. Мой поклон супруге и детям. Сколько их, кстати, у тебя уже?

Хозяин кухни вздохнул.

— Третьего дня пятого родила. Опять девка. Кто их всех замуж возьмет, ума не приложу!

Прохор сочувственно покивал и засунул в карман яблоко, которое взял из большой корзины, стоявшей у входа.

— Проси у государя прибавку, копи приданое. Ну ладно, заболтал ты меня!

Шут выскочил за двери и вприпрыжку стал преодолевать лестничные марши древнего замка. Звук его шагов эхом разлетался по коридорам. Навстречу королевскому весельчаку попались тушилы, в обязанности которых входило гасить факелы и лампы и открывать оконные ставни утром, когда вставало солнце, и наоборот, едва дневное светило скатывалось за горизонт, рассеивать мрак замка, зажигая светильники и затворяя окна.

Присутствовать при ежедневном омовении королевских телес шут не стал, по крайней мере, смотреть на заплывшего жиром сюзерена Прохор не испытывал никакого желания, вот королева — другое дело, там и низ ничего, и верх о-го-го, но неловко как-то стоять и пялиться, хоть и можно прикинуться дураком… А вот от завтрака шуту отвертеться опять не удалось. Самодержец потребовал от него компании и дружеской беседы, так как его благоверной претили всякие беседы, кроме обсуждения новых украшений или платьев.

Факелы и лампы нещадно коптили потолок и стены Трапезной залы. Даже ароматы яств не в силах были перебить запах сгоравшего масла.

— Когда уже мастер запустит это свое скр… элетр… Тьфу, мать его! Электричество! Все тянет и тянет… Вонь уже по всему замку от копоти, сколько не проветривай.

— Так без денег ничего не получится, — вымолвил шут.

— Сколько ж ему еще нужно?! — вспылил король. — Я казначею давал указ выдать мастеру тысячу монет. Еще надо?! Дождется этот изобретатель, честное слово!

Августейший был не в духе и безо всякой охоты тыкал вилкой в зажаренный бок молочного поросенка, который всего несколько часов назад бегал за стенами города по загону и верезжал. Его супруга, сидевшая на противоположном конце стола, наоборот, испытывала острое чувство голода, поэтому усердно налегала на все подряд, особенно на квашеную капусту и соленые огурцы. Прохор переводил взгляд с одной королевской особы на другую, с хлюпаньем попивая настойку калины и облепихи из серебряного кубка.

— Ты какой-то грустный, — спросил шут.

— А чего веселиться? — отмахнулся Генрих. — Супруга перестала обращать на меня всякое внимание, вон, только брюхо набивает… Кстати, ты не забыл о моей просьбе?

Прохор перешел на шепот.

— Ни в коем рази. Пока ничего утверждать не могу, я же только начал слежку, но кое-что могу сказать наверняка, — Генрих весь обратился в слух, поправляя слюнявчик. — У тебя будет наследник!

Король выронил вилку, закашлялся и едва не упал со стула, который придержал ловкий балагур. Августейший хлебнул вина и уставился на слугу, выпучив глаза.

— Окстись, языкастый!

— Да ты сам посмотри! — шут скосил взгляд в сторону государыни. — На солененькое потянуло, нервная вся — однозначно понесла, к гадалке не ходи!

Генрих погрустнел и схватился за голову.

— Беда…

— Ты чего не рад? Сам же хотел наследника, а теперь кривишься, будто уксуса выпил!