Юлия Скуркис - Роковое наследие

— На некоторое время Фрад оставит тебя в покое, — улыбнулся Илинкур.

— Иной раз мне кажется, что я не удержусь и выпущу ему кишки, — громко сказала Анаис. В фургоне громыхнула оброненная медная посуда. Довольная произведенным эффектом, она спросила у Илинкура: — Эти стихи для новой постановки?

— Народу, благословленному Литом, нравятся спектакли о любви, — ответил он.

Селение в два десятка домов, куда в поисках отдыха и дохода направилась бродячая труппа Грима, приютилось на берегах мелкой речушки. Мерины, утомленные жарой, стоило их только распрячь, устремились к воде. Грим настоял на том, чтобы объехать селение и обосноваться выше по течению.

— Климат жаркий, люди темные, невесть что в воду набросать могут, — объяснил он. — А ты потом езди по лекарям, если вообще копыта не отбросишь.

Монтинор и Сиблак, зевая и потягиваясь, выбрались из фургона и с надеждой посмотрели на Грима. Сухари и вяленое мясо за время пути всем надоели, теперь же появилась возможность прикупить у местных жителей приличной еды. Но молодые люди бедствовали. На вопрос, как они умудрились извести двухнедельный заработок за одни сутки, ответа друзья не давали, только краснели до ушей.

С Фрадом, напротив, все было ясно: его деньги вновь перекочевали к хозяину балагана, благодаря невероятному везению оного в карточных играх. Что касается Илинкура, то он кое-какую наличность сохранил и мягко намекнул Анаис, чтобы денег никому из вышеозначенной троицы не одалживала, какими бы благими не показались ей намерения этих хронических растратчиков.

Грим посмотрел на Сиблака с Монтинором и, отрицательно покачав головой, произнес:

— Завтра дадим представление и возьмем плату продуктами, а сейчас и не надейтесь получить от меня даже медяк. Все равно истратите не по назначению.

Молодые люди понурились, но спорить не стали. А ветерок, как назло, дул со стороны селения, принося запахи домашней стряпни. Грим раздал остатки вяленого мяса, присовокупил к нему сухофрукты. Монтинор и Сиблак переглянулись и, усевшись в сторонке, начали усердно наводить визуальный морок на скудную пищу. Получилась довольно уродливая вареная курица, судя по всему окончившая свои дни под копытами, горка лепешек, почему-то имевших нездоровый зеленый оттенок, и сочная дыня. Однако дынный морок не продержался и тридцати секунд, на его месте осталось лишь слабое свечение.

Грим только головой покачал:

— Даст пресветлый Лит, завтра все пройдет гладко, и будет у нас приличная пища. Нужно только помнить, что мы не первый балаган, который остановился в этой деревушке. Придется постараться, поработать как следует, чтобы было чем набить животы.

— Неплохо бы смочить вином то, что попадет завтра в наши недра, — глубокомысленно изрек Фрад.

Грим лишь тяжело вздохнул, как бы говоря: «На это я бы не очень рассчитывал».

Все тракты Рипена уподобились нынче артериям, по которым циркулировали сотни балаганов. За лето и осень им нужно было приобрести достаточную популярность, чтобы весной попасть на ежегодный фестиваль бродячих театров. Проходил он в городе Крамеце, что приютился у подножия Большого Рипенского хребта. Заветной мечтой каждой труппы был главный приз: возможность выйти на подмостки столичной сцены. Один сезон победители могли радовать столичную публику своим искусством, ведя размеренный и сытый образ жизни.

Об этом Грим предпочитал не думать, поскольку был реалистом и понимал, что при нынешнем составе труппы не до жиру — быть бы живу. Растеряв половину актеров, а вернее, стараниями Фрада — актрис, он выбирал окольные пути, чтобы реже сталкиваться с другими балаганами. Но даже в глуши их труппа нередко встречала таких же, как они, неудачников. Вот и теперь, судя по изрядно утоптанной траве, это место не так давно занимал другой балаган. И только профессиональная гордость не позволила Гриму отступить.

По пути все труппы давали представления, в надежде получить хвалебные отзывы, которые судейская коллегия в Крамеце учитывала как дополнительный бонус. Чем больше давалось успешных представлений, тем выше были шансы попасть в престижную первую десятку выступающих на фестивале. Но о пропитании тоже не грех было позаботиться.

Рипенцы, как известно, охочи до развлечений и овациями могут разразиться на полноценный бонус первого уровня, но очень не любят расставаться со своим добром. Вот и встает перед актерами нелегкий выбор: или бонус, или пища. Бесплатное представление собирает больше зевак, и вопят они громче — а предупредишь, как полагается, что помимо рукоплесканий и одобрительных возгласов ждешь оплаты труда, так не видать тебе престижных баллов.

Грим перед отъездом из Ханута обновил у знакомого мага заклинание овациометра и каждое утро, обращаясь к Литу с молитвой, поглядывал на прибор. На шкале с уровнем престижа значилось: «Дилетанты, вон со сцены!»

Но Грим был не из тех, кто сдается без боя, поэтому с первыми лучами солнца в балагане началась суета. Одну из боковых стенок фургона опустили и установили на опоры. Она образовала сцену, а ее место занял занавес. Внутреннее пространство разделили бутафорской перегородкой из разрисованной мешковины. Таким образом, у задней стенки фургона появилось закулисное пространство с гримерной, костюмерной и складом всякой всячины.

Для Анаис нынешнее представление должно было стать настоящим дебютом. Она немного волновалась, наблюдая за приготовлениями, и хотела чем-то помочь, но ее тактично отправляли репетировать.

Перед обедом Грим с Монтинором все же прогулялись в село и прикупили немного снеди, попутно зазывая народ на вечернее представление. Владелец балагана рассудил, что стоит приобрести что-нибудь у местных жителей, показав тем самым, что труппа не бедствует, а значит, пользуется успехом. Монтинор же развесил вдоль единственной улицы визуальные и акустические оповещалки.

В Туроне из-за головной боли после встречи с Анаис возле незабвенной бани он не смог выполнять свои обязанности зазывалы, и Грим с Илинкуром были вынуждены бегать по городу и драть глотки. За это Монтинору после спектакля здорово влетело на глазах у той самой наглой девицы, что его не только покалечила, но и обворовала в назидание.

Да что уж поминать старое! Анаис оказалась настоящей находкой: репетировала самозабвенно и, судя по первому появлению на сцене, публики не боялась. Внешние данные у нее сочетались с непонятно зачем нужным девушке умом, но это можно было простить за одни те фантазии, которые навевались нежными изгибами ее тела, золотисто-каштановым шелком волос и кораллами губ. Немного сбивал с толку взгляд холодных, как льдинки, глаз, но и это было поправимо: Монтинор представлял красавицу с сомкнутыми веками. Долгая дорога, замкнутое пространство и одна-единственная женщина на много миль вокруг — неудивительно, что он о ней грезил. Впрочем, Сиблак сознался, что и ему Анаис волнует кровь. Фрад же вообще любил всех женщин и усердно добивался у них взаимности.