Иван Кононенко - Оборотный случай

— Возьми себе тысяч тридцать, за помощь и труды, — щедро махнул рукой я, сознавая, что при этом у меня останется еще очень много денег.

— Благодарствую, о щедрейший из всех постояльцев! — щелкнул зубами бескорыстный сердеонец. Впрочем, их раса не очень ценит деньги и видит в них только необходимую в некоторых условиях вещь для обмена на еду.

Жидкость во фляжке пахла, как безумная смесь спирта и старой крови. От запаха сразу захотелось чихать. В общем, подсознание не запрещало пить содержимое и даже убедилось, что это не яд. От меня требовалось лишь выпить, несмотря на протесты Совести, которые продолжались и сейчас.

— Спасибо за все, дружище, — обратился я к Карио, кивнул Ктори, встряхнул флягу и залпом, на всякий случай зажав нос левой рукой, выпил содержимое. Вкус оказался соответствующим: острее сердеонского хрена, жгучий и кислый, с какими-то противными частичками, напоминающими пленку на каше. Горло так защипало, что я чуть не раскашлялся, и помогло лишь зажатие рта руками. Чуть-чуть этого зелья, имеющего ярко-бордовый цвет, вытекло из моего носа. На глаза навернулись слезы.

Неслабым усилием воли я проглотил эту массу, стараясь не особо прощупывать ее языком, и стал терпеть, пока жжение ослабнет. Но оно и не думало этого делать, даже наоборот, спокойно и неумолимо направлялось в глубины организма. Я чувствовал каждую частичку своего тела, когда это пойло касалось ее и заражало болью.

Когда мерзкая жидкость дотекла до моего желудка, все мое тело сжало болью, и ноги не смогли больше держать его. Я упал на бок, сжался, схватился за живот, а потом за голову. Сразу после этого страшно заболело сердце, а потом мышцы, как будто я упал с горы, но остался, к несчастью, жив.

Конечно, понимаю, что это — превращение обратно в человека, но почему оно обязательно должно проходить в мучениях, а лекарство — быть противным, как жизнь Разнокровного в городе с резкими социальными трениями?

В следующий раз я открыл глаза уже спустя некоторое время. Кто-то положил меня на кровать в такой же согнутой позе, в какой поднял с пола. Боль отступала рывками, но довольно быстро: видимо, из-за чрезмерно резкого рывка сознание вернулось ко мне.

Комнату не заливал солнечный свет, значит, заботящийся обо мне человек зашторил окно.

Пользуясь вновь обретенной подвижностью, я перевернулся на спину и толкнул коленом чью-то спину. Ну да, чью же, как не кторину. Как и в начале моего оборотнического путешествия, она сидела рядом, когда сознание пришло. С такой же заботливостью, а может, даже большей, смотрели на меня ее великолепные васильковые глаза. То же личико, те же руки, те же перчатки.

— Ну как ты себя чувствуешь? — нечто, обладающее мощным пугающим басом, вмиг разнесло все мое романтическое расслабленное настроение вдребезги.

Из-за Ктори высунулся Велуд, все это время стоявший за ней. В одной руке он держал компресс, смоченный в чем-то… чего я не мог учуять!

Значит, получилось?

Я ощупал языком клыки, но они не исчезли. Все так же огромны и остры.

— Ред, как твое самочувствие? — переспросила девушка, погладив мой живот несколькими неловкими движениями.

— Боль и жжение отступают, спасибо, — скривил губы я.

— Эй, на мой вопрос ты не ответил даже «спасибо»! — напомнил о своем существовании Велуд. — А я даже ухаживал за тобой. Тебе что, больше бы понравилось ухаживание этой дилетантки?

— Конечно, нет! — соврал я.

Велуд не понял юмора и удовлетворенно засопел:

— Ну вот, справедливость восторжествовала!

— Редви! — одновременно с этим послышалось из дальнего угла комнаты, где, как я впоследствии заметил, стояло несколько стульев.

К кровати подбежало несколько человек. Ими оказались Далон, Стяк и Карио. Все невообразимо взволнованы, хотя напряженность давления на их лицах смешалась с радостью. Я давно не всматривался в лицо Далона, оно сейчас выглядело куда более осунувшимся, чем две недели назад. Все тот же золотой обруч с нарциссом, но натянут на лоб как-то неровно. На переносице — небольшое пятно, вызванное наносником шлема веорской стражи. Видимо, друг на работе долго не снимал своего неудобного головного убора. Глаза его повлажнели. Стяк не изменился с нашей последней встречи, только на забинтованной руке красовалось уже засохшее, но появившееся недавно грязевое пятно. Карио надел синий халат с узором в виде голов меныров, а на его глазах слез я не заметил. И хорошо, и так в последнее время плакали очень многие.

Правда, увидев стольких людей, которые стали мне дороги за последние недели, и я сам не смог сдержать слезы.

— Мои зубы не изменились. Излечение провалилось?

— Напротив. Твои трансформационные способности, судя по плотности и весу тела, абсолютно редуцировались, и от оборотня остались лишь клыки, — попробовал объяснить Велуд. — Если тебе не нравится их длина, всегда можно укоротить или вырвать.

Зная его характер, он говорил серьезно.

— Но ты лежал часов шесть и стонал, — чуть нахмурившись, сообщил Стяк.

Шесть?! Значит, уже вечер и я потерял столько времени?

Я так быстро поднялся на локтях, что аж подпрыгнул, и напугал этим Стяка и Далона.

— Где Онир? Как он? Почему вы меня не разбудили вовремя? — закричал я.

За всех вступился Карио:

— Ты упал и не реагировал ни на что, кроме холодного компресса. Поднялась температура и начался жар. Мы сделали все, что могли, и ты проснулся тогда, когда тебе позволило это собственное тело.

— Онир готов встретиться с тобой дома в любое время дня, — добавил Стяк.

— А поскольку тебя до сих пор ищут, я прикрою тебя с помощью магии, — закончил Велуд. — Обвинения снимут только в кабинете Главы Гильдии Фьёриаля или у Градоначальника Менерона в его доме.

— Спасибо вам всем, — только и мог сказать я.

Через каких-то полчаса мы все уже направлялись к моему дому. Мы — это я, Ктори, Велуд, Далон и Стяк. Велуд навел мороку, придав Ктори вид молодой сердеонки, а мне — почтенного лысого роморца, и таким нас видели все окружающие. С воображением у него так себе: иногда наша внешность менялась. К счастью, невнимательные эгоистичные веорцы не замечали этого.

Стяк и Далон тоже хотели встретиться с Ониром и наболтаться вволю, но я попросил их предоставить нам свободу и личное пространство. Хотелось увидеть брата и поговорить с ним наедине, о своем, братском. Друзья не стали спорить и просто составляли компанию, наперебой рассказывая события недавних дней или попросту свои мысли насчет произошедшего.

Чувствовал я себя прекрасно. Боль ушла, и вместо нее в теле чувствовалась та поразительная легкость, которая осчастливливает почти каждого человека в мире. Оборотническая уплотненность мышц пропала, что несказанно радовало. Такой непринужденной свободы движений я не испытывал уже две недели! Ну, во время превращения в волка движения давались еще легче, но в форме человека я уже отвык от подобного. Зрение стало как раньше, но с непривычки казалось очень плохим; то же произошло с нюхом и слухом. В голове стояла непривычная тишина: никаких побочных мыслей, только свои. Чувство привычки старалось имитировать голос Совести, шепча то, что сказал бы злой голос, но толком ничего не вышло. Совесть пропал.