Сергеевич Клеванский - Земля, которой нет

- Значит совсем близко, - вынес вердикт Том.

- Близко к чему? -мигом вскинулся я. - Вы куда меня везете, черти? Неужто в Припять мчим?

Артем поперхнулся, а Никита, добрая душа, своей богатырской лапище огрел его по спине. Том, наверно, чуть ремень безопасности не порвал на пути до лобового стекла, куда его отправила забота друга.

- С чего ты взял? - захрипел пострадавший.

- Ну так помехи, - пробурчал я, кутаясь в пальто и напрочь игнорируя тот факт, что мы все же едем в сторону Фонтанки. - Да и в прошлую пятницу вы только о ней разговаривали. Мол как круто туда съездить, какое приключение и все такое.

Друзья переглянулись, а я продолжал смотреть в окно. Вдруг, на тротуаре, среди тумана мне почудилась фигура девушки. Она была среднего роста, в коротком пальто и темных джинсах. Я не видел её лица, но даже сквозь туман знал, что увидел бы смуглую кожу, красивые черты и невозможно зеленые глаза. Будто у кошки.

- Эй, тормозни! - крикнул я Нику, как это уже бывало, когда-то кто-то из нас спешил покинуть салон, дабы попытать удачу на ниве охоты за телефончиком.

- Встретитесь еще, - спокойно произнес мой друг.

И фигуры скрылась позади, а я с разочарованным вздохом вжался в спинку.

- А о чем мы еще разговаривали в прошлую пятницу? - вдруг поинтересовался Артем.

Я лишь покачал головой - что за глупые вопросы.

- Склероз? - с притворной заботой спросил я. - О... о... о...

И тут я понял, что не помню. Не помню ни пятницы, ни разговора. Все было как в тумане, словно тот, что был за окном, вдруг просочился в салон авто, а потом и в мою голову, окутав разум призрачной дымкой.

- Не помню, - с легким испугом прошептал я. - Как я здесь оказался?.. Ничего не помню...

- Да вроде ты здесь всегда был, - улыбнулся Том. - Без малого двадцать один год, как ты здесь.

- Умник, - вновь пробурчал я и на секунду задумался... А потом меня словно током ударило это возникшее чувство дежавю. Будто был уже этот разговор, словно я слышу и повторяю все те же слова. - Мне кажется, я что-то упускаю.

- Как и всегда, - улыбнулся Ник и посмотрел в зеркало заднего вида. Там я встретился взглядом с его голубыми блюдцами, которые Никита использовал в качестве магнита для противоположного пола. - Ты всё упускаешь главное, но оно уже рядом.

- Как говориться, - каким-то чужим, не своим голосом, произнес Том. И голос его терялся в тумане, просачивающимся в салон. Все завертелось, поплыло, кутаясь в дымчатое одеяло. - Если Магомед не идет к горе, то гора придет к Магомеду.

- Главное? - мне вдруг стало сложно говорить. Я словно проваливался в этот туман, летел куда-то вниз, а салон машины и лица друзей все отдалялись, пока не превратились в размытый туман, в неясные образы, танцующие где-то в вышине. Сам того не зная, я сделал шаг назад...

Я проснулся с тем ощущением, с которым наверно, просыпался каждый. Это было то самое чувство, когда ты вроде и помнишь свой сон, а вроде и нет. Общий смысл он вот - рядом, но стоит сосредоточить внимание хоть на какой-нибудь детали или общем событии, как все вдруг расплывается, размазывается, будто капля краски в чистой воде.

Пошлепав себя по щекам, я все же соизволил открыть глаза. Потом закрыть, открыть еще раз, снова закрыть и вновь открыть. Но какие бы манипуляции с веками я не проводил, а итог оставался один и тот же - вокруг была тьма. Не та тьма, которую можно наблюдать ночью, бредя по коридору, держа верный курс к холодильнику. А особая тьма, та, которая не рассеивается, сколько бы ты в неё не вглядывался. Вязкая, тягучая, пугающая, особая тьма, без намека на грядущий рассвет или самый бледный, но все же - проблеск.

Поднявшись на ноги, я словно слепой котенок стал шарится по окрестностям. Втянув вперед правую руку, я шел бездумно вперед и ровно через пять шагов наткнулся на стену. Дальнейшее было словно по учебнику - "Что делать, если вас похитили". Первым делом я надкусил ладонь и дождался пока в неё натечет достаточно крови.

Щедро смазав участок стены собственной кровью, я, как можно быстрее, держась за поверхностью сухой ладонью, пошел по периметру. Считал я шаги ровно до тех пор, пока ладонью не ощутил влажную жидкость. На всякий случай принюхавшись опознал в ней кровь. Шанс, пугающий шанс, что в этой комнате был кто-то еще, чья кровища сейчас на стене, все же был, но я его отмел как несущественный. Впрочем, это нисколько не помешало мне начать шарить руками на бедре.

Тут степень моего беспокойства, все отчетливее перерастающего в ужас, стала стремительно расти. На поясе было пусто, слишком пусто. Ни ножен, ни сабель, ни, что до глупого обидно - штанов. Пошарив руками по телу я быстро понял, что был в "чем мать родила". Беспокойство, резво откозырнув, мигом переросло в ужас. Если вам кажется, что оказаться одному в замкнутом пространстве, в полной тьме в одежде и без неё это одно и то же, то будьте счастливы и никогда не пробуйте на себе второй вариант.

Я был без оружия, без магии, без своей стихии, без одежды, совсем один в каком-то жутком, таинственном месте. Но, как это всегда бывает, я не стал слишком долго посыпать голову пеплом и искать способ дотянуться зубами до локтя. Когда прошла первая волна страха, облепливавшего спину пахучим потом, я принялся за вычисления.

Первым делом я выяснил что помещение всего десять квадратных метров, что было панически мало. Высоту я так узнать и не смог, так как сколько бы не прыгал, а потолка достать не смог. Следовательно, здесь было явно выше чем два с половиной метра. Что радует - я не в пещере. В рукотворных пещерах такие высокие потолки обычно не делают, высок риск обвала или затопления помещения газом.

Покивав самому себе, я стал искать центр помещения. Как говорит учебник похищенных имени Тима Ройса, нельзя давать похитителям морального преимущества. Ведь как-то, не знаю, как, но они обязательно наблюдают за мной. А, как известно, в таких ситуациях сломленный или просто испуганный человек всегда стремиться забиться в угол. Так что, дабы сохранить моральный паритет, я в наглую уселся в центре комнаты.

Скрестив ноги по-турецки, я стал заниматься тем, что хоть как-то могло помочь отвлечься от все поглощающей тьмы. Я начал петь. Удивительно, но каждый отзвук, каждая нота моего не самого чистого голоса, словно ножом проходились по ушам. В помещении было тихо, настолько тихо, что порой даже стук собственного сердца казался громом набатного колокола. Куда уж там до выкриков наемнических песен, весь репертуар которых сводился к попойкам, дракам и бабам, причем последним отводилось главенствующее место.

Покачиваясь на пятой точке, ощущая не самой кошерной частью тела почему-то теплый каменный пол, я все горланил на тему грудастых безотказниц и слишком колючего сена. Прикрыв глаза, я вспоминал как так же мы сидели у лагерного костра. Ушастый, да переродится он в мирное время, лабал на лютне. Ужасно, признаться, лабал. Постоянно сбивался с ритма, фальшивил, да и вообще толку в музыке не знал. Но нам хватало и этого. Молчун, что понятно, молчал. Нейла, единственная обладательница хоть какого-нибудь голоса в нашей компании, перебрила весь репертуар, который знала. Мы с Пило и Рустом лишь подпевали, нарушая хоть какую-то гармонию своими охрипшими от криков и брани, подвыпившими голосами.