Павел Кузнецов - Удачная охота

— Вы отдаёте отчёт в своих словах, лейтенант? Фаворитка императора делала вам массаж, затем занималась с вами ещё чем-то, а после этого просто ушла, получив своё? Не слишком ли это будет для нашего протокола?

— А, ну я что-то такое слышал про неё и императора, но разве там всё так серьёзно?

— Ладно, проехали. Император отличный семьянин, но он, понимаете, несколько… неравнодушен к альтам вообще и к альте Алисии и… В общем, давайте не будем писать в протоколе про массаж и ваши ночные похождения, император может огорчиться. А вы же не хотите огорчать императора?

— Господи, капитан, да что вы такое нафантазировали! Ну у вас и фантазия, признаюсь. Не ожидал! Да она пришла не для массажа, а чтобы меня поддержать. До этого меня сначала допрашивала какая-то шлюха, затем маг. Этот урод крутил меня магией, как кутёнка, я еле до кровати дополз. Алисия мне просто жизнь спасла! Как вы могли вообще такое придумать!?

Капитан окончательно запутался в отношениях альт к гвардейцу, а уж в отношениях гвардейца к ним… В общем, получалось что-то несусветное. Какая-то материнская забота, сдобренная массажем и любовными утехами. Либо это бред пьяного, либо всё на самом деле очень сложно в отношениях альт друг к другу, и к мужчинам друг друга. Неужели в заботу, о которой просила альта Виктория альту Алисию входило и оказание сексуальной «поддержки» её собственному избраннику? Что-то очень слабо в это верилось, но из показаний следовала именно такая картина.

Нет, нужно закругляться и вносить в протокол только наиболее адекватную картину. Конечно, он проявит тем самым некоторую недобросовестность, но не доводить же до императора, если тому вздумается почитать протокол, пьяный бред лейтенанта? Ведь тогда и ему и мне будет ой как непросто оправдаться. Наверняка император потребует выяснить детали, нюансы отношений. Сделает это не в интересах следствия, а в интересах собственных чувств, следствие же от этого только запутается и затянется ещё больше. А за это время лейтенант тут совсем сопьётся и всё начальство споит. Они уже сейчас начинают проявлять признаки неадекватности, и чем дольше это будет длиться, тем глубже будет неадекватность. Всё дело в дурацком военном братстве; увидев молодого боевого офицера, старые дураки сразу начинают ностальгировать, вспоминать молодость, видеть себя в бравом лейтенанте, и начинается… Ну зачем ему понадобились эти утренние тренировки, ведь именно ими он так задел бывших вояк!

Его напор, переходящий в буйство — нечто просто совершенно нечеловеческое. Они ж там, на севере, что дикие звери, а теперь его выпустили на свободу, вот и бушует без клетки. Нет, хорошо, что император не часто даёт своим цепным псам отпуск. Как этого-то угораздило его получить, уму непостижимо. Видать, хорошо поработал мечами, приводя свои «железные аргументы», даже Император проникся наглостью и целеустремлённостью своего воина.

— Ладно, надеюсь вы не будете против, если я немного подретуширую картину последних вопросов-ответов?

— Рету… ретуши… шируйте, наздоровье! Только протокол я буду подписывать завтра, с утра.

— Почему?

— Вы хотите, чтобы я сделал приписку, что не мог его прочесть по причине своего нетрезвого состояния?

— Нет. Ладно, договорились. Завтра, сразу после тренировки, зайдёте ко мне.

— Угу.

Всё это время комендант с начальником караула травили друг другу байки, иногда отвлекаясь на мой допрос. Насмеявшись на мои невнятные ответы, они снова переходили к байкам. Получив более-менее ясную картину, Маркус ушёл, и уже через полчаса пьянка снова набрала потерянные было обороты.

Вечером в камеру принесли совершенно бесчувственное тело. Заключённые было начали бузить, возмущаясь зверствам сыскарей над честными тружениками ножа и топора, но, почуяв запах спиртного от «жертвы», попритихли. Уже через десять минут они держали совет.

— Штырь, или я дурак, или в самом деле ничего не понимаю, — начал излагать свои соображения Горелый. — Они что же, просто над нами издеваются? Почему он каждый день приходит пьяным, а нам никто выпивки не предлагает? Это что, в самом деле такой новый способ давить на заключённых?

— Не бухти, Горелый. Какое нах… это давление? Ты что, увидев пьяного заключённого сразу во всём сознаешься, лишь бы тебе тоже дали нажраться?

— Нет. Но Штырь, это же просто беспредел. Они нас совсем не уважают, зато уважают его.

— Тебя это удивляет? Он такой же как они, и даже ещё хлеще. Что мы последний раз писали коменданту?

— «…Цепного пса Императора»…, - всхрапывая, сквозь сон пробурчал гвардеец, — «бешеного убийцу»… Не надо давления на заключённых….

— Во-во… А не с комендантом ли он сегодня пьянствовал? — откликнулся Горелый на пьяный бред гвардейца и реплику старшего.

— Но кому тогда нам ещё писать? — растерянно вопросил один из заключённых. На него шикнули, и тот больше не задавал глупых вопросов.

— Может, устроим ему тёмную? — предложил самый агрессивный из окружения старшего.

— А смысл? — Штырь подошёл к офицеру и пнул ногой его бессознательное тело. Тело даже не шевельнулось. — Всё, чего мы так добьёмся, это пара сломанным у нас же шей — либо в процессе самой тёмной, либо когда он придёт в себя. Ты сам видел, как он рычал на старшего смены. Думаешь, он вообще станет с нами разговаривать после тёмной? Под шконками пожить захотелось?

— А если его… того, — предложил уже Горелый, проведя ладонью по горлу.

— Ну да. А потом нам за гвардейца точно срок дадут. Тут и доказывать нечего: в камере кроме нас, больше никого нет. Через стену убийца, что ли просочился? И эти, вон, сразу начнут стучать, — старший сделал широкий жест рукой, охватывая всю камеру, — когда им станут шить соучастие. Может, лучше сразу тогда сознаешься во всём, что тебе пришить хотят? За все твои грехи по сравнению с убийством гвардейца-сокамерника дадут просто пшик, считай, просто по головке погладят. А за него могут и головы лишить.

Горелый зачесал репу, признавая справедливость доводов старшего. У него с этим офицером как-то совсем вылетело из головы, что они со Штырём сидят в предвариловке. Башня же не тюрьма, а так — курорт для пока ещё подозреваемых, пусть и в серьёзных «делах».

— В общем так, ребята. Есть у меня тут одна мыслишка…, - и Штырь начал излагать план дальнейших действий.

Император отбросил в сторону очередное донесение, смысл которого пытался уловить последние десять минут, и расхохотался. Смех у него был весёлый, заразительный, и вообще был он весь молодой, деятельный, светлый. Даже светлые русые волосы подчёркивали этот образ, что уж говорить о больших зелёных глазах. Черты молодого ещё лица тоже были подвижными, способными к передаче глубокой гаммы чувств.