Сергей Петренко - Апрель. Книга вторая

Так что не переживай, мальчик: если бы задумка дварвов удалась, ты бы, как прежде, жил в своём уютном мирке не дольше чем до завтрашнего дня. Чудовище, в которого превратился бы Великий и Проклятый Тионат, устроило бы в городе ад, подобного какому ни один священник и не вообразил бы себе…

Тримир, исследуя сущности Огня, писал:

«Всякому достаточно большому количеству вещества присуще особое, стихийное сознание. Чем больше это количество — тем более выражено сознание. Мы, дварвы, доказали существование таких сознаний многочисленными опытами, вершиной которых стали мои опыты со смертными. Тогородор научился защищать телесную форму от воздействия разрушительной силы Огня, его методы мы называем Печатями Тогородора. Используя Печати, я погружал смертных в Огонь, и Огонь частично уничтожал их разум, не повреждая тело. После этого смертные некоторое время продолжали существовать, демонстрируя сохраняющуюся связь с Огнём — их разум пытался вобрать в себя нечто, навёденное стихийным Сознанием, но вскоре окончательно разрушался. Важно, что я смог проверить не только влияние стихийного сознания на сосредоточенное, но и обратную связь — и она оказывается намного эффектнее. Принцип связи подобия равно действует как с большого на малое, так и с малого на большое — проблема заключается лишь в том, как суметь защитить сосредоточенный разум от разрушения в тот момент, когда он принимает в себя хаос сознания стихийного. В одной системе должны одновременно и совместно существовать и стихийный тип, и сосредоточенный. При этом мы получаем противоречие — чем выше энергия стихийного разума, тем он более восприимчив к связи подобия — но в то же время, тем быстрее он разрушает соприкоснувшееся с ним сосредоточенное сознание.

Есть, видимо, лишь два способа сблизить эти типы сознаний, избежав разрушения. Первый — это возможность использования сжимающегося времени, но он годится только для чудовищно огромных энергий стихийных сознаний, и мы не может проводить подобные эксперименты — разве что среди звёзд — если и вправду считать верной гипотезу о том, что звёзды есть шары Белого Пламени.

Второй способ — научиться воздействовать на стихийные сознания таким образом, чтобы не только сосредоточенное сознание принимало в себя стихийность, но и сама стихия «упорядочивалась» до некоторой степени, была способной мыслить, хотя бы отчасти, подобно сосредоточенному разуму.»

Тионат выбрал меня не случайно. Я понял это, когда он отворил незаметную дверь — за нею была маленькая комната, совсем крохотная, там помещалась только кровать, на которой лежал мальчик. Я в первый миг подумал, что это кукла. Он был неподвижен, руки держал прямо вдоль тела — нормальный человек никогда не будет так лежать долго.

Потом я решил, что он мёртвый. Глаза его были открыты.

Потом он моргнул.

Я хотел шевельнуться, но понял, что онемели и руки, и ноги, и было будто страшно, но по-другому — потому что происходило что-то такое, что не помещалось во мне.

— Что ты перепугался? — спросил Тионат как-то весело.

Я показал на мальчика рукою.

— Он похож на тебя, но это не ты. На самом деле, внешнее сходство необязательно, важнее некоторые другие тонкости. Например, то, как вы взаимодействуете с миром. Допустим, если бы он был непоседой и жил только беготнёй и играми со всякими шалопаями, — а ты бы любил оставаться в тишине, в уединении с собой, совместить эти типы сознания не получилось бы никак.

Тионат подхватит мальчика подмышками и поставил на ноги. Секунду маг поддерживал его, потом отступил. Мальчик качнулся. Глаза его вдруг широко распахнулись, он шагнул вперёд, ко мне, снова качнулся, быстро вытянул вперёд руки — опереться — и вцепился в меня.

Я раскрыл рот — заорать от ужаса. Но спазм сжал всё внутри, воздуха не было.

Тионат беззвучно смеялся, глядя на нас.

То есть, он растягивал губы и трясся от смеха. Глаза его не менялись.

Наконец он отцепил от моих плеч руки мальчика и отвёл его дальше — поставив рядом с хрустальной глыбой.

— Очень страшный мальчик… — пробормотал Тионат. — Еле справился с ним. Он мог тебя убить!

— Правда?! — изумился я.

— Нет, болван!.. Чего вы все так боитесь абсолютно безопасных явлений?! Такие, как ты сигают, со скал и пробивают себе затылки о камни, только чтобы показать смазливым сучкам, какие они бесстрашные. А тут, увидев человеческое тело, абсолютно здоровое и безопасное — срут под себя… Знаешь, сколько раз мне приходилось тут убираться?

Я невольно опустил взгляд к полу.

Тионат опять затрясся от смеха.

— Ты ещё ничего. С тобой можно иметь дело… Успокойся, это обычный мальчишка из дальней деревушки, пастушок. Волки сожрали любимую корову местного старосты — и пацан побежал, куда глаза глядят. Думал, в городе народец живёт богато, вот и прокормится как-нибудь, собирая милостыню. Я успел его приметить, прежде чем местные щенки занялись им всерьёз. Очень подходящий паренёк — неглупый и жил своим внутренним мирком. Когда-то, когда я только начинал опыты, я бы даже не стал его стирать, из жалости. Но на самом деле, таких как он — множество.

О, нет, не бойся — ты не станешь подобным ему. Когда я увидел тебя, меня удивило сходство, и я подумал, что это может пойти на пользу… нельзя терять столь редкой возможности.

— Почему он… такой? — прошептал я.

— У него уже нет сознания. Практически, это теперь не более чем кукла. Которая, однако, может снова стать человеком. Оживи его! Помни — ты сам при этом ничего не теряешь. Просто отбрось ненужный, бессмысленный страх…

Я ничего не ответил. Но не сопротивлялся, когда Тионат подвёл меня к хрусталю.

Пальцы у него были горячими, почти обжигающими, а меня начал бить озноб. Я вдруг понял, что сейчас случится. Мне стало ещё страшнее, так страшно мне не было в жизни — но тут же вспыхнул и восторг. Ни за что, никогда, никому этого не понять. Я осознал всё, что будет, за мгновение до того, как это произошло. Я понял — за один миг! — что сейчас тут, рядом со мною, появится человек, понимающий абсолютно любое моё чувство и желание, знающий все мои мысли — но не как посторонний, а точно так же, как знаю их я сам, и поэтому от этого не будет страха или стыда — но один лишь восторг, радость — потому что он, этот второй человек, отнесётся к тому, что во мне, абсолютно так же, как я сам — простит за плохое и обрадуется хорошему. И в первое мгновение мы будем настолько одинаковы, мир вокруг остановится, замрёт… А потом мы начнём отличаться друг от друга — самую капельку, и это крохотное различие будет обладать огромной сотворяющей силой, и это будет так прекрасно, что я закричал от радости.