Сергей Петренко - Апрель. Книга вторая

Здесь я признаюсь, что первые участники моих опытов погибали, не выдержав контакта с распределённым Сознанием Зеркала. Но постепенно Зеркало структурировалось достаточно, чтобы не повреждать Сознание человека. И тогда я решил перейти к следующей серии опытов — я научился создавать Двойников — ибо Зеркало обладало свойством не только отображать в себя, но и проецировать Сознание.

В итоге опытов я хотел создать внутри распределённого Сознания копию себя самого — и копию совершенную, устойчивую, вечную. Вначале я намеревался просто отображать себя в «очищенных» телах, получая двойников. Но двойники оказывались недолговечны. Зато, проведя множество опытов, я обнаружил, что одновременное отражение двойников в Зеркале позволяет получить внутри более стабильное Сознание. Проблема была в том, что этими двойниками не могу быть я сам — для них время внутри Зеркала останавливалось.

Двойники, соединившись, оказывались демиургами целого мира внутри Зеркала — но сами были намертво привязаны к этому миру, образовывали его ядро, сущность. Их «Я» изменялось, сливаясь с самим пространством Зеркала. Я же хочу не только влиться в пространство, но иметь свободу — входить и выходить, управлять Зеркалом извне и изнутри, контролировать мир не только внутри, но и снаружи Зеркала.

Итак, я решился на самый опасный опыт — опасный потому, что мог быть проведён только на самом себе. Я или победил бы — или был бы уничтожен.

Я решил влить в Зеркало новую силу, не менее, а возможно что и более могучую, чем та, что в нём уже содержалась. Эта сила была сгустком Белого Пламени, закукленного карликами в Игле Авара. В обычном мире Белое Пламя, будучи освобождённым, уничтожало вблизи себя любое Сознание. В мире Зеркала я надеялся получить тот самый «эффект Командора» — слившись с шаром Белого Пламени, подчинить себе эту колоссальную энергию, ещё больше усилить стабильность созданного мира и получить контроль над ним.

И опыт удался. Энергия Зеркала и Иглы, соединившись, изменили сущность Зеркала — и тогда появился Кристалл, внутри него появилось настоящее, а не воображаемое пространство-время. Возможно, обладая немыслимой массой-энергией, Кристалл «проломил» наше пространство, превратившись в ворота в иное. А я получил желаемое — продолжил существовать хозяином Кристалла — изнутри и извне.»

…— Когда Игла Авара вспыхнула белым солнцем в глубине хрустальной глыбы, мы отпрянули в стороны. Кристалл сиял ослепительно, но постепенно свечение менялось. Раньше глыбу как будто заполнял туман — теперь она делалась прозрачной. Размер её не изменился, но если взглянуть в глубину, казалось — видишь громадное, бездонное пространство — как небо в самый ясный день. А в самой середине бесконечности сияла точка белого огня.

Мы отвели глаза от Кристалла и посмотрели друг на друга — я и мой Двойник. И бросились друг к другу, и взялись за руки, и потом ещё стояли так долго, но какое время прошло, сказать я не могу. Мы устали, вдруг оказалось, что мы еле держимся на ногах, поэтому мы только и смогли, что добрести до стены, и тут же мгновенно уснули на куче каких-то тряпок.

Очнулся я от нахлынувшего ужаса — он был внезапным, меня как будто затопило волной, я задыхался, хотел — и не мог — кричать. Не мог двинуться, и в отчаянии напрягал всё тело, но не чувствовал его — а потом было пробуждение в белой вспышке, я растворился в сиянии, которое окутало меня, будто кокон, а потом он лопнул…

Мой Двойник страшно кричал в забытье. Но теперь он затих, я видел его искривлённые губы и широко распахнутые глаза. Обезумев, я теребил его, обнимал и целовал, пытался усадить, растереть ладонями, потом звал Тионата — но в башне никого не было кроме нас, только призрачно светился Кристалл.

Вдруг мой Двойник выгнулся в судороге, сжал мне плечо, захрипел и обмяк. Я опять приник к нему — и понял, что он дышит.

В башне было холодно. Я стал искать, чем укрыть его — и схватил ту тряпку, на которой мы спали — а это оказался плащ Тионата. Тело мага лежало поодаль, в углу, точно отброшенное ударом. Я в страхе отвёл взгляд, но почудилось, будто в открытых глазах Тионата осталось торжество победившего.

И тут я вспомнил его слова о том, что Двойник никогда не переживал сна.

Я снова бросился к моему Ивику (так называла меня мама, и так я хотел — и боялся — называть Его). И снова тряс его за плечи. Он открыл глаза, но смотрел на меня, не узнавая.

— Ты живой?! — крикнул я.

— Му… чишиче… — невнятно пробормотал он, как будто во рту у него была тряпка.

Он не умер тогда. Но разум совершенно угас, и для меня потянулись страшные часы. Я остался за хозяина в башне Тионата Проклятого. Я вытолкнул труп мага в окно, потому что тащить его по лестницам не решился, опасаясь встретить кого-нибудь из слуг. Но слуги не появлялись в башне. Позже я сообразил, что у Тионата их просто не было.

Глыба Кристалла мерцала в полутьме ночи и почти растворялась до воздушной прозрачности при свете дня. Было жутко сознавать, что там, внутри, живёт чудовищная сила, удерживая нами же — там был я сам и мой двойник, застывшие во времени, остановившие время. И где-то там был Тионат — что он там делал? Бродил по лабиринтам ненастоящего мира? Готовил какой-то новый фокус?

Каждый раз, бросая взгляд на Ивика, я вздрагивал, чувствуя к нему странное соединение любви и отвращения. Я помнил, что он ещё несколько часов назад был для меня самым дорогим существом на свете — но сейчас превратился в бездушную куклу, умалишённого, у которого изо рта тянутся ниточки слюны, и он собирает их в горсти, играясь.

Я, возможно, так и не решился бы ни на что, если б не эта жуткая мысль. От слабости я задремал, а когда очнулся, увидел Ивика над собой — бессмысленно раззявившего рот и ощупывавшего ладонями моё лицо. Ладони были мокрыми, и я закричал от омерзения, толкнул его, и в этот миг отчётливо подумал, что всё кончено, и надо, наверно, просто прекратить этот кошмар…

А Ивик будто угадал каким-то звериным чувством мою мысль, схватил моё плечо и стал жалобно и монотонно ныть. Я посмотрел на него, чтобы представить снова того Ивика, каким он был до сна, но сразу понял, что не смогу. Тогда я побежал вниз, ещё не зная, что буду делать. Я выскочил за ворота ограды и когда вдохнул запахи улиц, запах хлеба в печи и запах жареной рыбы, живот скрутило от голода, и голод уничтожил всё другое, так что я побежал ещё куда-то, до большого перекрёстка, где горели какие-то огни, и были люди и еда.

Я сбил с ног женщину с пирогами, пироги рассыпались, я стал хватать их, чтобы унести больше, а женщина вцепилась мне в волосы, но я почти не чувствовал боли, и мыслей никаких не было, кроме той, что я должен — обязательно — унести с собой хотя бы четыре пирога, а если меньше — то этого будет мало. И я хватал пироги, а она одной рукой отнимала их, а другой держала меня за волосы. Я знал, что если бросить пироги и укусить её, то освобожусь — но не мог.