Татьяна Мудрая - Мириад островов

Поднялся с матраса, продрал пятернёй грязновато-светлые пряди, неторопливо обернул чресла простынёй, ополоснулся, насухо обтёрся. Вылил грязную воду из таза в слив, заодно и малую нужду туда, похоже, справил. Натурально, получалось у него куда опрятнее и более скрытно, чем у самой Галины.

— Что-то с подъёмом запаздывают, — заметила девушка, пока он поднимал свои одёжки одну за другой и натягивал на себя.

— Это тоже одна из причин, почему я здесь. Вчера вечером при всех не упомянули, так я не хотел, чтобы ты сегодня зазря трепыхалась. Сегодня каждый из новых идёт в паре со стариком. Мне вон тебя на выучку отдали.

Причесался на две косы, препоясался, заткнул сабельку за кушак.

— Пошли схватим по чашке дзамбы из артельного котла и прогуляемся по окрестностям.

Должно быть, прочих её спутников учили в другом месте, потому что подъёмники стояли, да и на лестницах, освещённых прежними факелами и чем-то вроде плоских раковин с фосфорным налётом внутри, было не в пример пусто. Раньше-то суетились, расхаживали взад-вперёд, а теперь две-три группы только и попались на подъёме. Под их сапогами скрипела каменная крошка, ступени казались круче обыкновенного, девушка старалась держаться ближе к стене, Рауди шествовал посредине, чуть прикрывая даму с правого фланга там, где перила казались ему опасно низкими. Дорога тянется наравне с мыслью о дороге.

На площадках всё-таки передыхали, заглядывали в проёмы, ведущие на этажи, — оттуда высвечивало алым, голубоватым, тускло-зелёным. Либо открытое пламя, либо грибки, светляки и плесень, решила девушка.

— Что стоишь отдуваешься — мало каши ела? — сказал Рауди однажды.

— Ничего, двигай дальше — вот-вот второе дыхание получу.

И они продолжили подъём. Чем выше, тем более холодным и чистым воздухом навевало на них. Как будто в нём были растворены крошечные магические кристаллы…

Наконец, спутник позволил Галине выйти в один из коридоров.

Здесь иллюминация была, к её удивлению, дневной и не такой яркой, как должна была казаться с непривычки.

— Световые колодцы, — пояснил Рауди. — Такие проводники есть на всех почти уровнях, но небольшие. Тайком выходящие наружу в виде щели и с системой зеркал внутри. Ты бы сказала — аварийные.

А потом они отворили одну из выглядящих вполне обыкновенно дверей — и вышли наружу. На балкон или карниз с камнями, лежащими на самой кромке неровной грядой: то ли для безопасности вышедших, то ли чтобы сподручнее им было отбиваться от врагов, ползущих вверх по склону.

— Осмотрись. Не бойся, вниз не затянет. Я тебя за опояску поддержу.

Под их ногами обрывались вниз крутые склоны, образуя как бы глубокие ущелья, заросшие по краям хвойным лесом. Что было на дне их — неведомо: там клубился туман, переливчатый и непроницаемый. Его облака показалось Галине живыми — впечатление усиливалось тем, что временами они уплотнялись, делаясь более тонкими, потом вздымались стеной в едином ритме и тотчас снова опадали книзу. Дыхание чудища, что уже с трудом выдерживает напор грешного мира с той стороны преграды? Занавес, за которым скрыты чарующие тайны инобытия? И то, и другое.

Рауди стал сзади и сбоку, покрепче обхватил ей талию.

— Не скажешь ли, что там, за Радужным Покровом?

— Море. Это ведь оно нагоняет во фьорды волну за волной, оттого и туман колышется.

— Знаешь. А за морем?

— Рутен. Земля. Моя родина.

— Да. Мы стоим на самом переднем рубеже защиты. Как можно уйти отсюда в ваши земли?

— Не знаю.

— Но догадываешься. Вручить свою душу Господину и прыгнуть вниз. Только тебе не время рисковать.

— Я и не уйду… пока. Но оттуда могут прийти. По лощинам и по взгорьям. На армейских амфибиях, танках-вездеходах… Вооружённые по последнему стону военной моды… Или ваша страна не пропустит в себя такого похабства?

— Твои соотечественники, — отозвался мужчина с непонятным упрёком.

— И что — у нас воюют все со всеми. Одни патриоты с другими патриотами. Как только минули две мировых войны, так и понеслись по кругу искорки. Локальные конфликты.

— У тебя отменный строй мыслей, — заметил мужчина с той же интонацией. Пожалуй, что и двойственной.

— Да уж какой сложился.

— Для той, что с младых ногтей готова убивать, только пока не умеет как следует.

— Рауди, мне порядком надоели комплименты.

— Тогда переменим мелодию. Тебе кто-нибудь говорил, что ты красивая? Платиновая блондинка, классические черты, исконно славянский тип.

— Это ты о здешнем или тамошнем народе? Говорил…кое-кто в дальнем Забугорье.

— И врал бессовестно. С виду ты вроде моли белёсой, так что не заносись особо. Тем не менее в душу западаешь.

— Рауди, — Галина рывком обернулась.

— Не будь я так вымотан, запала бы и в плоть.

— Это флирт или нечто посерьёзнее? — она занесла левую руку, остановилась, промедление подобно смерти, пускай. Рауди перехватил, рывком завёл за спину.

— Закатишь оплеуху или истерику — пеняй на себя. Оба так и покатимся до самых Полей Блаженства.

— Ах да, я и забыла, что помимо Воронихи есть и кинжал.

Но так и не вытащила на волю из-за пазухи, потому что мужчина покаянно вздохнул и промолвил:

— Брачный контракт можно будет и дополнить, он же не на камне высечен. Прославленная воительница, какой ты явно станешь, имеет право на двоих.

«Медлю безбожно и к тому же заранее предупреждаю. Единственное спасение — что предупреждаю вовсе не о том».

Рухнула наземь, покатилась — боги, что за боль в вывихнутой руке, добро, что в нерабочей… отчасти… От обрыва к скале, к стене. Не на живот — боком.

Рауди следовал за ней. Несмотря. Ни. На. Что.

И когда уже придавил её сзади всей неподъёмной глыбой своего тела, произнёс:

— Молодец. Хорошо терпишь. А теперь упрись в камень ногами и выворачивайся. Делай из себя живой рычаг. Отпихивай соперника, вот-вот. Не бойся — мы далеко от кромки, на худой конец один-два булыжничка свалим.

Когда они растянулись рядом на выбитом ногами и боками снегу, Галина спросила, потирая запястье:

— Ты чего — нарочно устроил провокацию?

— Честно? — он усмехнулся в небо. — Если честно, то воспользовался ситуацией. Выжал её до капли. Раз уж приятная беседа так повернулась.

«Не вывих, только связки как следует потянула. Снега сразу приложить, и через недельку будет в норме».

— Но ты тогда — серьёзно?

— Дура, кто ж такое в лоб выясняет? Я ж совру — недорого возьму. Любой соврёт.

Выдохнул, снова вдохнул:

— Ты можешь ненароком сильно обжечься. Провоцирую, ты права. Чтобы сумела защититься. Сумела угодить брачному закону. Ибо я не вполне в себе волён.

Так и сказал — «волён».

А немного погодя они встали — с одеждой и репутацией, слегка подмокшими сзади — и отправились согреваться. Учитель на сей раз позволил ученице подложить в костёр лишнее берёзовое поленце и заодно нарушить сухой закон. Впрочем, надо отметить, что пьяные объятия показались невольным свидетелям куда целомудренней трезвых. А наблюдали они, свидетели, практически с самого начала, только что — немалое утешение — вряд ли слышали говоримые на уроке слова.