Татьяна Мудрая - Карнавальная месса

Я почти не понял, о чем это он, но решил обидеться за антов и этрусков.

— Шуточки у вас, — произнес я с легкой укоризной.

— Ну, не принимайте их близко к сердцу. У мелкого беса и пакости мелкие, — пожал он плечами. — Как видите, я самокритичен.

На противоположной стороне пропускного пункта было заметно прохладнее, и трава росла погуще, но зато пыль стояла ужасающая. Мы поднимали ее столько, что хватило бы целой роте на марше. Я даже загородил Агнии морду ладонью.

— Фильтрик бы, — вычихал я господину Френзелю азбукой Морзе.

— Что? А, понимаю. Не беда, сейчас полегче станет — мы на шоссе выбрались.

Шоссе вело к маленькому городку или поселку — кирпичные домики, издали довольно аккуратные, с налетом благопристойной старомодности (и, как выяснилось, кое-каким иным).

— Мне позарез нужны интеллектуалы. Моя белая супруга… я ведь, представьте себе, платонически женат, а в данный момент соломенный вдовец… Так вот она в один из своих прочих наездов учредила школу. А знаете, почем нынче образование?

— Я ведь неуч, — ответил я, улыбнувшись. — Как я помню от Данте и прочих, у вас должны быть всякие античные мудрецы, жрецы Осириса и персидские маги, философы Просвещения… Носители древней мудрости, словом.

— А вы и поверили. Тысячелетье не то на дворе, сударь. Текучка среди них страшнейшая, и, кстати, слава Милосердному. Хотя мне от того не легче. Представители новейших цивилизаций, физики там, лирики, атомщики и авангардисты, — оказались того похлеще гастролеры. Все выше, и выше и выше стремим мы полет наших крыл. Так что мы, то есть нижние, в вечном прорыве, и страшнейшем, правду вам говорю. Никаких стабильных программ и учебных планов.

Он перевел дух.

— У заграничных, преимущественно в нижних слоях, родятся детки. Я шарю по окраинам и их забираю по негласной договоренности, никто и пикнуть не пробует. На кой им там всем сосунки! Вот о детях-то моя головушка и болит. В младенцев от шести до четырнадцати нужно втолкнуть полный курс наук, хотя бы in breve. А то потом они сами начинают размножаться, весьма азартно и прямо-таки со страшной силой. Гуверняньки тоже занадобливаются, не только учителя, Но это не такая проблема, мы их вербуем из подростков, которые позадумчивее и не очень в прыг-скок играют.

Мы вступили в пригород: домики викторианского, что ли, стиля, довольно симпатичные, такие красно-бурые в белых завитушках лепнины, однако обшарпанные, словно из лавки старьевщика, и заросшие патиной атмосферных осадков, осыпанные пудрой минувших галантных веков. Тротуары были деревянные, поднятые на вершок от земли, чтобы не ступать по праху, в которые стремительно превращался этот мир. Были здесь и деревья, похожие на чугунное литье — непостижимо, но они жили и дышали.

Народ попадался редко и в самом деле только молодой. Старше двадцати пяти-тридцати среди них, похоже, не было.

— Вот ваш контингент, если захотите, — махнул рукой господин Самаэль. — Вы им хоть книжки почитайте, и то хлеб. Главное, заполнить их и раздвинуть рамки их мира, довольно-таки тесноватого.

— На горах завивается кверху? — спросил я его по наитию.

— Да и еще хуже. Там… как бы попонятнее… скрещение континуумов, совпадение дурных бесконечностей. Я кое-как отгородился и сижу на своей земле, но оттуда все время напирают: хулиганят по-всякому, провокации там… геббельсовская пропаганда, одним словом. Вы что думаете, модерновый ад — это антипригарные сковороды или котлы с регулируемым подогревом? Хэ. Нынче другая мода пошла. Блудят, сплошной группенсекс в особо извращенных формах, колются, пьют, лгут и дерутся — пока, на мою радость, только друг с дружкой. Родовых мук у баб нет, поэтому нет и выкидышей: проще кое-как выносить, чем избавляться. Своих ублюдков подкидывают сюда — обрадовались. Я тоже: естественная прибыль населения. Малыши-то не больно плохи. Вот их родители — ну, это нечто. И уж если кто-то вроде меня, но покруче, взялся обособлять от них еле живую совесть, то и подавно пускаются во все тяжкие. И уходят по кругам все ниже, ниже, пока — хлоп и нету! Только сие происходит ой как не скоро…

Во время этой речи он раскланивался во все стороны с грацией китайского фарфорового мандарина.

— А ведь мои еле-еле трех детишек зачнут и выродят, и клубочку-то каюк, — добавил он с горечью. — Потому и старых среди них нету. Если не вытолкнуть их наружу через Купол — каюк полный.

— Купол — это что?

— Увидите: такое вкратце не объяснишь. Ну так что, согласны учительствовать? Квартиру, да что там — дом целый дадим, с мебелью, с бесплатным трехразовым питанием, как оно там на вашем языке — табльдот?

— Согласен, и будь что будет! — провозгласил я, и Агния вильнула хвостом в подтверждение моих слов.

Господин Самаэль остановился около одного из домиков, что покрепче, нашарил под крыльцом и извлек оттуда здоровенный латунный ключ: похоже, от целого города, сданного неприятелю.

— Вот вам, отпирайте и располагайтесь. Поплюйте только ему на бородку, скажите «Я хозяин» и имя свое добавьте. Он заговоренный. А то шкодят тут многие, понимаете.

Внутри оказался целый склад бывшего в употреблении. Мы с Агнией вконец обчихались и вдрызг раскашлялись, пока разбирали напластования минувших цивилизаций. Благо что водопровод и канализация работали безотказно — я на это и не рассчитывал. Я расчистил нам две комнатушки, кое-как омеблировал, показавшееся лишним — сгреб на задворки, надеясь попозже устроить археологические разыскания. Среди поломанных мебелей, консервов давнопрошедшего срока годности и безнадежно траченных молью тряпок попадалось кое-что просто замечательное.

— Где-то на этой улице или соседней табльдот стоял, — задумчиво спросил я Агнию, которая хлебала собачий супец из полоскательницы работы веджвудских мастеров. Сам я облачился в глухое трико — примерную копию того, что видел на шефе — и просторный балахон из шелка-сырца с крупной вышивкой, слегка пожелтевший на сгибах, надеясь, что не слишком выпадаю из здешней моды. Туфлишечки мои, единственное, что осталось от моего королевства, были парчовые, с выпендрежем, а смены им я пока не выкопал.

— Сиди сторожи дом, — наказал я Агнии и пошел прошвырнуться.

Городок оказался ничего себе: яичная скорлупа и безейное пирожное. Я за час прошел его насквозь. Молодежи толклось на улицах много: бледнокожая (чувствовалось отсутствие солнца) и будто завернутая в разноцветные фантики. Симпатичный народец, только глаза пустоваты. Я останавливал то одного, то другую, пытаясь выяснить, где здесь столовка, бесплатная жрачка, шамовка — и вообще, братцы, кушать хочется!

— Так зайдите в любой живой дом, — объяснил мне наконец парень, сжалясь над моими арготизмами, — и берите не спросясь. Френзель все время пополняет запасы. Вон хоть туда, там как раз наша тусовка.