Кэйтлин Свит - Узор из шрамов

— Грасни, — произнесла я тихо, хотя мысль о ней возникла, словно вспышка. — Где она?

Он подошел к Селере и опустился на колени. Прижав кончики пальцев к окровавленной щеке, медленно прочертил на ней две полосы. Она смотрела на него, не шевелясь. Ее глаза были такими же черными, как его.

— По пути в Нарленел, — ответил он. — Как я тебе и говорил. Хотя, — продолжил он, на миг приложив пальцы ко рту, а затем вновь коснувшись ими ее лица, — я подумывал о том, что призвать на помощь ее. Над этим мне пришлось поразмыслить. Но в конце концов я решил, что тебе больше понравится, если это будет Селера.

— Понравится что? — спросила я.

Селера прислонила к нему голову, а он положил руку ей на щеку.

— Лаэдон и Борл, — произнес он. — Скажи Селере, что ты с ними сделала.

Я рассмеялась.

— Я не могу, разве ты забыл? Нет, погоди, дай попробую. — «Я использовала Видение на крови и убила Лаэдона; я использовала его с Борлом и вернула его к жизни. — С обоими я дружила. — Я вновь засмеялась, и мне было все равно, что этот смех звучит как смех безумца.

Селера согнулась и положила голову себе на плечо. Телдару поднял ее вновь.

— Она расплела Пути Лаэдона, используя Видение на крови, — сообщил он ей. — Я научил ее этому. — Глаза Селеры расширились. — Да, — сказал он, словно она что-то у него спрашивала. — Понимаю, ты удивлена: еще одна запретная вещь. О, моя прекрасная глупышка, как сложно было сохранить это от тебя в тайне. А потом, когда Борл умер, и Нола возродила его Пути, молчать стало еще сложнее. Но мне пришлось. Я ждал этого.

Он встал и протянул мне руку. Я подошла; глаза мои бегали туда-сюда. «Факелы слишком высоко, — думала я, — хотя, может, я смогу достать один, если встану на крышку саркофага… если сумею дотянуться, если он отвернется… Я знаю, куда ударить: ведь у меня получилось с тем стражником, с бутылкой Ченн».

Он сжал мою руку.

— Мы с Нолой убьем тебя, — сказал он Селере. Его пальцы дрожали; я стиснула их изо всех сил, но он даже не шелохнулся. Он присел перед Селерой, потянув меня за собой. — А потом вернем обратно. Мы разрушим тебя и восстановим, и однажды об этом узнает весь мир.

Он замолчал. Мы оба смотрели на Селеру, глядевшую на свои связанные руки. Она медленно подняла их, бросилась на него и трижды ударила в грудь, прежде чем он схватил ее за запястья.

— Это должна быть я, — прошипела она и внезапно закричала, плюясь розовой слюной. — Я! Почему ты выбрал ее… это должна быть я… ненавижу тебя, ненавижу!..

Он ударил ее кулаком в челюсть, и этот звук был громче ее криков. Она сложилась пополам и осела у саркофага. После этого она не издала ни звука.

— Нола, — тихо сказал он. — У тебя сейчас месячные?

— Да. — Нет смысла отрицать, да и зачем? Все равно он пустит мне кровь.

— Хорошо. Ты ранишь Селеру…

— Но она уже ранена.

— Я вижу. Теперь ты ее ранишь, и мы вместе отправимся в Иной мир.

— А тебя мне не надо ранить? — лукаво спросила я, пытаясь сдержать дрожь в голосе.

Он улыбнулся.

— Неужели я бы тебе доверился? Нет, к счастью, я уже готов.

Он откинул плащ, и я увидела, что его левая голень потемнела от влаги. «Борл, — подумала я. — Конечно. Его укусил Борл, и он всю дорогу истекал кровью. Я должна была понять. У меня и у него кровотечение, я могу войти в его Иной мир и ударить. Но есть нож. У него должен быть нож для Селеры».

Я улыбнулась.

— Где кинжал?

Он склонил голову.

— Кинжал? А кинжала нет.

— Но… — начала я. — Как же я ее раню?

Он пожал плечами.

— Ты что-нибудь придумаешь.

Я сделала шаг назад.

— Нет.

Еще шаг, еще «нет», я повернулась и бросилась к двери.

Он поймал меня прежде, чем я до нее добралась, и швырнул так, что я с треском ударилась головой о стену. Ослепленная, я пыталась отцепиться от его рук, но он с силой вдавливал меня в камни.

— Помни, — сказал он, и я ощутила на лице его дыхание. — У нас обоих кровь. Я могу оказаться в твоем мире в мгновение ока и причинить больше вреда, чем любой кинжал. Помни это, Нола, и делай, что я тебе говорю. Живо.

Он отошел, и я упала на колени. Зрение возвращалось, перед глазами плыли пятна — росли, сжимались и вновь росли. Я подумала, что меня вырвет, но несколько раз сглотнула, и тошнота ушла.

Когда я подняла голову, он стоял рядом с Селерой. Она смотрела на меня, как и он. Теперь она улыбалась кривой усмешкой — искушала, отвращала, уязвляла. «Я сошла с ума, — подумала я. — Да. Он снова прав».

Я подошла к ним. «Безумие, безумие» — в голове вертелось единственная мысль. Внутри была отстраненность, даже когда я присела подле Селеры и заглянула ей в глаза, снова зеленые и такие близкие.

— Ты этого не сделаешь, — прошептала она. — Не сможешь.

Я укусила ее за шею. Стремительно наклонившись, я сильно сжала зубы и потянула на себя. Она закричала. Я сплюнула на камни.

Телдару засмеялся.

— Отлично, просто замечательно! А теперь, теперь… — Он взял мою руку и поднес тыльную сторону ладони к губам; они щекотали мою кожу, когда он произнес:

— Теперь веди. Веди, дорогая, а я — за тобой.

«Я могу попробовать отказаться», подумала я, но эта мысль была слаба: его слова звучали гораздо громче и несли в себе силу проклятия. Думаю, в своем ясном, холодном безумии я тоже этого хотела. Я нашла ее глаза и темно-серые кольца, окружавшие зеленое, знаки ее дара. Они двигались собственными путями, и я вместе с ними, по кругу и дальше, вглубь.

Эти дороги похожи на пути Лаэдона, и я останавливаюсь, удивленно глядя на расстилающееся серебро. Холмы и каньоны, алые, дышащие, как у него. Чувствуя пальцами широкую дорогу, я вижу, что здесь не только серебро, но и золото, которое идет рябью, как вода. У Лаэдона все было спокойно, по крайней мере в начале.

«Нола». Телдару позади меня. Я вижу его тень, чувствую руки — настоящие или Иные, а может, и те, и те. Они гладят мои волосы и спину. «Выбери», говорит он, и я выбираю, потому что не могу не подчиниться, и потому, что Видение на крови рождает во мне алый голод. Я выбираю большую дорогу, которая сворачивает вправо. Она хлещет в моих руках, а я тяну ее, думая, как и с Лаэдоном: «Иди ко мне». Эту дорогу удержать труднее, и я крепко вцепляюсь в нее. Она извивается, вырывается, и я встаю на колени, утопая во влажной земле.

«Она сильная», говорит Телдару; он обнимает меня и кладет руки на мои. Мы хватаемся вместе, тянем, и путь слабеет. Он дергается раз, другой и теряет свою форму, течет по нашим рукам, вливаясь в вены. Я слышу, как Телдару стонет. Поворачиваюсь и нахожу его губы своими — да, я ищу его, и наш поцелуй, настоящий и Иной, делает меня еще голоднее.

Мы вместе поглощаем серебристые дороги, сперва одну за другой, а потом сразу несколько. Мы — одно тело, когда едим и когда касаемся. У меня больше нет разума, я — поверхность и пространство, кожа, растущие мышцы и желание. Золота больше нет, скоро исчезает серебро, и остается костяной узор, прорывающийся сквозь холмы, которые тоже рушатся. Кости и летящий песок, а потом — только песок. Телдару огромный, как и я; я не вижу его, но чувствую кончиками пальцев и языком.