Клайв Льюис - Хроники Нарнии

— Именно так, господин наместник, — закричал Юстейс в жерло слуховой трубы.

— Эге, стало быть, вы, так сказать, потомки — хм, хм — Адама и Евы? — продолжал гном.

В Экспериментальной школе слыхом не слыхивали про Адама и Еву, поэтому Джил и Юстейс не могли ни подтвердить, ни опровергнуть свою родословную. Однако гному, казалось, этого и не требовалось.

— Вот и хорошо, мои милые, — говорил он, пожимая им руки и чуть склоняя голову, — Милости просим в Нарнию. Жаль, что мой добрый король, мой бедный повелитель, только что поднял паруса и отплыл к Семи островам — он был бы рад вас увидеть. Такая встреча хоть на миг, да-с, хоть на миг вернула бы ему молодость. Ну-с, а теперь пора и отужинать. О вашем же деле вы сообщите завтра утром в Совете. Господин Белопер, проследите, чтобы гостей устроили наилучшим, благороднейшим образом — чтоб комнаты им, ну и одежда, и все прочее… и еще…

Тут гном потянулся к филину, явно желая шепнуть что-то тому на ухо; однако, как всякий глухой, он не слишком хорошо владел своим голосом, и поэтому посланцы Эслана услышали:

— А еще проследите, чтобы они как следует умылись…

Затем гном тронул поводья, и осел — нет, не поскакал (это было небольшое, но весьма упитанное животное), а вразвалочку двинулся по направлению к замку. Фавн, филин и гости шли следом. Солнце село, и воздух посвежел.

Пересекли луговину, прошли через сад к Северным вратам Кэйр-Паравела. За распахнутыми створами обнаружился зеленый внутренний двор, на который выходили уже затеплившиеся изнутри окна Большой Пиршественной Залы — по левую руку и причудливого скопища строений — прямо по ходу. Туда и повели гостей.

Прислуживать Джил вызвалась девица весьма необычной наружности. Вполне взрослая, она была немногим выше гостьи и куда тоньше, гибкая, как ива, с зеленоватыми волосами, похожими на ивовые павети, слегка замоховевшие. Вдвоем поднялись в одну из башенок, где в круглой комнате горел очаг и приятно попахивало смолистыми дровами; в каменный пол была встроена ванна, а из-под сводчатого потолка на серебряной цепи свисала светильня. Окно выходило на запад, на чудесную землю Нарнии, красный отсвет заката угасал над дальними горами. Джил смотрела в окно, жажда странствий поднималась в ней вместе с уверенностью, что приключения только начинаются.

Приняв ванну, причесавшись и надев новое платье, приготовленное для нее, — а было оно не только отменно пошито и удобно, но еще и очень красиво, и дивно пахло, и шуршало при всяком движении, — Джил хотела было еще раз полюбоваться видом из окна, как вдруг в дверь постучали.

— Войдите, — откликнулась Джил.

Явился Юстейс, тоже умытый и одетый на нарнианский манер. Однако он явно был не в духе.

— Ну, наконец-то, — зло буркнул он и плюхнулся в кресло. — Я тебя обыскался.

— Так ведь нашел, — рассмеялась Джил. — Знаешь, Бяка, все так чудесно, так удивительно, просто слов нет, — про знамения, про украденного королевича она просто-напросто позабыла.

— Да? Ты думаешь? — Юстейс скривился и, помолчав, добавил: — А я скажу, лучше бы нам сюда вовсе не попадать.

— Ну, почему же?

— Не могу я, — вскричал Юстейс, — не могу! Король… Каспиан… он — дряхлый старик? Это… это ужасно!

— Не понимаю, тебе-то какое дело?

— Она не понимает! Еще бы тебе понимать — я же не говорил. Вся штука в том, что время в этом мире и в нашем течет по-разному.

— Как это?

— А вот так. Здешнее время в нашем мире не засчитывается. Понимаешь? Сколько бы мы тут ни пробыли, а вернемся в школу ровно в ту же минуту, как ушли…

— Это даже не смешно…

— Заткнись! Дай сказать. Пока мы там, дома, в нашем мире, мы не можем знать, сколько времени прошло здесь. В Англии — год, а в Нарнии — неизвестно сколько. Певенси тогда объяснил мне, а я, как дурак, позабыл. Так вот, в Нарнии с тех пор, как я здесь был, прошло, наверное, лет семьдесят. Поняла? Я вернулся, а Каспиан — старик, совсем старик…

К своему ужасу, Джил вдруг поняла:

— Значит, король и есть твой старинный друг!

— Я должен быть счастлив, что у меня был такой друг, — Юстейс едва не плакал. — Самый лучший друг, какой только может быть. Тогда он был всего на пару лет старше меня. А теперь — видеть старика с седой бородой и вспоминать Каспиана, каким он был в то утро, когда мы высадились на Одинокие острова, или когда бились с морским змеем — нет, это ужасно! Если бы он совсем умер, и то было бы легче.

— Прекрати! — закричала Джил. — Все гораздо хуже, чем ты думаешь. Первое знамение. Мы его прозевали. Можешь ты это понять?

Разумеется, Бяка ничего не мог понять, покуда Джил не рассказала ему о беседе с Эсланом, о четырех знамениях и, наконец, о самой задаче — отыскать пропавшего королевича.

— Вот и получается, — закончила она. — Ты увидел старинного друга и, как велел Эслан, должен был подойти к нему и заговорить. Немедленно. А ты все испортил.

— Так я же не знал, — возразил Юстейс.

— Если бы ты меня выслушал, все было бы в порядке, — пробурчала Джил.

— А если бы ты не валяла дурака на той горе — ты же меня чуть не угробила, да, да, сколько угодно буду повторять «угробила, угробила, угробила», потому что так оно и было, и можешь не спорить — если бы мы прилетели сюда вместе, оба знали бы, что к чему.

— Еще неизвестно, кого ты увидел первым! — Джил начала сердиться. — Еще неизвестно, сколько ты проторчал здесь без меня. Может, целый час. А может, ты видел кого-нибудь прежде короля?

— И минуты не прошло, как ты явилась, — ответил Юстейс. — Наверное, Эслан дул на тебя сильнее. Чтоб мы не опоздали. А мы все равно опоздали. Между прочим, из-за тебя. Только из-за тебя.

— Ну и скотина же ты, Бяка… — совсем рассердилась Джил. — Приветик! А это что такое?

А это ударил замковый колокол, призывающий к ужину, и очень кстати: во-первых, он прервал разговор, грозивший превратиться в первоклассную ссору, а во-вторых, наши герои к тому времени ужас как проголодались.

Пиршественный ужин в Большой Зале был просто великолепен. Джил такого и представить себе не могла. И Юстейс тоже: хотя он бывал в этом мире прежде, но только в море, на корабле, а потому не мог знать пышности, изобилия, гостеприимства и обходительности нарнианских застолий. Знамена украшали свод залы, а каждую перемену блюд возвещали литавры и барабанный бой. Супы там были такие, что слюнки текут, как вспомнишь. А рыба! А оленина! Или, к примеру, запеченный павлин. А пироги, мороженое и желе! А фрукты и орехи! И что уж говорить о множестве вин и наливок. Даже Юстейс повеселел и должен был признать, что «это и вправду терпимо». После трапезы явился слепой певец и запел великую песнь о королевиче Коре, девице Аравис и коне Бри — «Песнь о Коне и его Всаднике». В ней воспевались события Золотого Века Нарнии, Калормена и сопредельных стран, когда верховный король Питер сидел в Кэйр-Паравеле. (Эту песнь стоит послушать, но сейчас мне недосуг ее пересказывать.)