Клайв Льюис - Хроники Нарнии

Комната Джил, размерами с церковь, показалась бы весьма неуютной, когда б не жаркое пламя в камине, не ковер на полу, темно-красный и очень толстый. А дальше началось самое приятное. Девочку передали на руки старой королевской няньке. По великаньим меркам эта согбенная вдвое старушенция была совсем крошечного росточка, да и по человеческим меркам не столь велика — она, пожалуй, смогла бы встать во весь рост в обычной комнате, не проломив головой потолок. Нянька хорошо знала свое дело, только слишком уж часто цокала языком, приговаривая что-нибудь вроде: «Гули-гули, мой цветочек» или «Моя ласточка», или «Вот и славненько, моя крошка». Она наполнила великанью ванну для ног горячей водой и помогла Джил влезть в нее. Для тех, кто умеет плавать (а Джил умела) это был неплохой бассейн. И великаньи полотенца тоже хороши — немножко грубые, зато преобширные: вытираться не надо — завернись в такое и стой перед камином, наслаждайся. А великолепная одежда, в которую Джил переоделась, чистая, свежая, теплая, хотя и несколько великоватая, была явно пошита на человека, а не на великана. «Еще бы, — подумала Джил, — если дама в зеленом бывает здесь, значит, они могут устроить гостей и по-человечески».

Она оказалась права: стул и стол, за который ее усадили, были вполне человеческих размеров, ножи и вилки — тоже. И какое же это удовольствие — сидеть в чистоте и тепле! Или ступать босиком (обувку еще не выдали) по огромному ковру — что может быть лучше для натруженных ног? На обед — а может быть, на ужин, потому что дело шло к вечеру — подали луковый суп, жаркое из индейки, горячий пудинг, жареные каштаны и несметное количество фруктов.

Вот только нянька сновала туда-сюда, принося одну за другой великаньи игрушки: то куклу величиной с Джил, то деревянную лошадку на колесах — со слона, то барабан, то шерстяного ягненка. Все это, грубо сделанное и слишком ярко раскрашенное, совсем не понравилось Джил. О чем она и сообщила няньке, а та только и ответила:

— Тю-тю-тю-тю! Все будет хорошо, девоньке надо отдохнуть. Баю-бай, малютке пора спать. Ласточка моя!

Кровать тоже была не великанья, но очень большая и с балдахином, как в старомодной гостинице; однако в этой комнате она казалась совсем маленькой. Приятно было завалиться в нее.

— Снег еще идет, няня? — спросила Джил, засыпая.

— Нет, ласточка, теперь пошел дождик! Дождик смоет этот гадкий снег. Завтра моя куколка сможет поиграть на дворе! — Великанша подоткнула одеяло и пожелала Джил спокойной ночи. «Хорошо, хоть не поцеловала — великаний поцелуй, наверное, ужасно противен», — подумала Джил, засыпая.

Весь вечер, всю ночь в окна замка стучал дождь, но Джил ничего не слышала, она крепко спала. Минуло время ужина, минула полночь, и наконец все, кроме мышей, уснуло в доме. И тогда Джил приснился сон. Будто она проснулась в этой самой комнате, озаренной тусклым багряным светом догорающего камина, и увидела большую деревянную лошадь на колесиках. Лошадь через всю комнату катилась к изголовью кровати. И это уже была не лошадь, но Лев размером с лошадь. Потом Лев оказался не игрушечным, а настоящим львом, тем самым Львом из запредельного края. И благоухание наполнило комнату. Но почему-то — почему? — ей стало не по себе, и слезы увлажнили подушку. Потом Лев велел девочке повторить знамения, а она все забыла. Великий ужас объял ее. Тогда Эслан осторожно, одними губами, ухватил ее, поднес к окну, и она увидела в ярком лунном свете огромные письмена (непонятно, то ли на земле, то ли в небе) — «ПОДО МНОЮ». Таков был сон, но на следующее утро Джил о нем и не вспомнила.

Она оделась и, сидя перед камином, заканчивала завтрак, когда явилась великанья няня и объявила:

— Ну-ка, ласточка моя, погляди, кто к нам пришел.

Пришли Бяка и Зудень.

— Привет! Доброе утро! — обрадовалась Джил. — Я проспала часов пятнадцать и теперь в полном порядке. А вы?

— Я тоже, — сказал Бяка. — Зато у Зудня голова болит… Ух ты! Да у тебя тут подоконник! Можно залезть и посмотреть, что там, за окном.

Так они и сделали. Джил тут же охнула.

— Какой ужас!

Сияло солнце, снег почти полностью смыло дождем. Внизу, подобно карте, был виден весь холм, через который они перебирались накануне. И глядя отсюда, из замка, невозможно было ошибиться, — то был великаний город. Город, разрушенный до основания, но хорошо различимый сверху: пересекающиеся перегородки — все, что осталось от стен огромных зданий, бывших когда-то дворцами и храмами, а гладкий утес, который заметила Джил, — всего лишь кусок стены, сохранившийся лучше других; заводские трубы — колонны, торчавшие из земли подобно пням поваленных деревьев; уступы, по которым они карабкались, — ступени гигантской лестницы, ведущей к вершине с двух сторон — с севера и с юга. А поперек всей вершины огромными темными литерами было начертано: «ПОДО МНОЮ».

Троица переглянулась в смятении, потом Юстейс присвистнул и сказал вслух то, о чем все подумали про себя:

— Вот они — второе и третье знамение. Их мы тоже прозевали.

И тут Джил вспомнила свое ночное видение.

— Это я виновата, — она была в полном отчаянии, — Это я, я перестала повторять знамения. Если бы я думала о них, никакой снег не помешал бы догадаться.

— Боюсь, моя вина больше, — сказал мокроступ. — Я-то догадался, ну, почти догадался. Мне-то все думалось, а не похоже ли это на развалины?

— Нет, Зудень, ты-то как раз ни в чем не виноват, — возразил Бяка. — Ты пытался нас остановить.

— Э-хе-хе, мало ли что пытался, — отвечал лягва. — Не пытаться надо было, а взять и заставить. Силой! Уж как-нибудь я вас удержал бы!

— Да чего там, — сказал Бяка. — Нам так хотелось поскорее попасть сюда, что ни о чем другом мы и не думали. Я-то уж точно не думал. Во всяком случае, с тех пор как мы встретили ту даму с рыцарем, мы же почти забыли о королевиче Рилиане.

— А мадам только того и надо было, — заметил Зудень, — ничего другого и ждать было нечего.

— Вот чего я не понимаю, — сказала Джил, — как это мы не заметили надпись? Или вчера ее не было? Может быть, это он, Эслан, начертил ее ночью? Мне приснилось… — И она поведала друзьям свой сон.

— Ох, и болваны же мы! — Бяка хлопнул себя по лбу. — Мы видели надпись. Мы были в ней. Неужели не понятно? Мы лазали по букве М. По твоей траншее, Поул. Начали мы с левой палочки — вон она, ведет с юга на север. Потом повернули направо, или на юго-восток, чтоб ты знала, потом — налево, на северо-восток; это два коротких хода. А последний длинный ход снова на юг — правая палочка, и конечно, тупик. Вот идиоты! — Юстейс пнул ногой подоконник. — Так что нечего на других сваливать, Поул. Я-то знаю, что ты подумала, потому что сам такой же. Ты подумала, что мы пропустили надпись, потому что ее вчера еще не было, потому что Эслан еще не начертил ее на развалинах города. А стало быть, не мы виноваты, а он. Ведь так? Нет уж! Сами мы дали маху — три знамения из четырех проворонили.