Клайв Льюис - Хроники Нарнии

— А еще копыта, где-то совсем близко, — сказал Брильянт.

Два человека и единорог замерли. Столько всего произошло разом, что они растерялись. А копыта цокали все ближе. И вдруг из мрака послышалось:

— Эй! Вы тут?

Слава богу, то был голосок Джил.

— Куда тебя черти носили? — прошипел Бяка; он по-настоящему за нее испугался.

— В хлев носили, — проговорила Джил каким-то придушенным голосом; на самом деле ее душил смех.

— Ага, — чуть ли не прорычал Юстейс, — ты думаешь, очень смешно, да? А я тебе вот что скажу…

— Вы нашли единорога, государь? — Джил отвернулась от Бяки.

— Да. Он здесь. А это что за зверь с тобой?

— А это он самый и есть, — отвечала Джил. — Но пойдемте отсюда, пока никто еще не проснулся, — и она снова прыснула в кулак.

Спорить не стали, они и так уже слишком задержались в этом опасном месте, а барабаны гномов рокотали все ближе. Несколько минут молча спускались по южному склону Хлевхольма, как вдруг Юстейс сообразил:

— Он самый — это кто? — спросил он.

— Лже-Эслан, — ответила Джил.

— Кто? — вскричал Тириан. — Где ты была, дева? Что ты натворила?

— Да ничего особенного, ваше величество, — хихикнула Джил. — Я видела, как вы убрали часового, ну и подумала, что стоит, наверное, заглянуть в хлев, — что там внутри? Вот я и поползла. Засов отодвинуть — пара пустяков. А внутри тьма тьмущая, но пахнет, как в хлеву. Тогда я зажгла спичку, и… — вы ни за что не поверите! — там никого не оказалось, кроме старого ишака в львиной шкуре. Ну, я пригрозила ему ножом и говорю: пойдешь со мной. На самом деле можно было и не грозить. Он сыт по горло этим сараем и с радостью из него удрал — ведь правда, милый мой Глуп?

— Черт побери! — Юстейс хлопнул себя по лбу. — А я, как последний дурак, разозлился на тебя! Я-то думал, ты просто сбежала. А ты… нет, я должен признать… то, что ты сделала, это здорово! Если бы она была мальчишкой, ваше величество, ее можно было бы посвятить в рыцари, правда?

— Не будь она девочка, — ответствовал Тириан, — ее следовало бы выпороть розгами за нарушение дисциплины, — в темноте невозможно было разглядеть, сказано то было серьезно или с улыбкой. Но вслед за словами звякнула сталь.

— Что вы делаете, государь? — голос единорога резко прозвучал в тишине. Тириан ответил, и его голос был страшен:

— Собираюсь отсечь голову проклятому ишаку! Отойди-ка в сторонку, дева.

— Ой, не надо, не делайте этого, государь, — взмолилась Джил. — Нет, правда, не надо. Он не виноват. Это все обезьяна, Глум, Обезьяныч. А Глуп, он ничего не знал. Он просит прощения. Он хороший ишак. Хотя и зовут его Глуп. И я, между прочим, обнимаю его за шею.

— Джил, — сказал Тириан, — ты храбрее и мудрее любого из моих подданных, но ты же самая своевольная и дерзкая. Будь по-твоему, я дарую ишаку жизнь. Что ты можешь сказать, осел?

— Я? — послышался голос ишака. — Простите… извините… я, наверное, что-то не так… Потому что Обезьяныч сказал, что Эслан желает, чтоб я надел эту шкуру. Я и подумал, что Глуму виднее. Потому что он умный. Потому что я-то не такой умный. Вот я и сделал, как мне было сказано. Только мне в хлеву тоже было невесело. Потому что я ничего не знал, что там делается снаружи. Потому что мне не разрешали выходить, разве только на минутку ночью. И по несколько дней не приносили воды.

— Государь, — сказал Брильянт, — Гномы совсем рядом. Покажемся ли мы им?

Тириан на мгновение задумался и вдруг расхохотался во весь голос. И сказал, на сей раз не шепотом:

— Лев видит, я становлюсь тугодумом! Покажемся ли мы им? Разумеется! Теперь мы всем покажемся! Теперь с нами ишак, вот кто им покажется. Полюбуйтесь, мол, вот кого вы боялись, вот кому поклонялись! Пусть все узнают правду о гнусном обезьяньем обмане. Все открылось. Все вошло в свое русло. Завтра мы повесим клятого Обезьяныча на самом высоком дереве Нарнии. Больше нам не нужно шептаться, прятаться и маскироваться. Где они, мои честные гномы? У меня для них добрая весть.

После многочасового молчания и разговоров вполголоса первое нормально сказанное слово действует чудесным образом. Все вдруг заговорили, засмеялись; даже Глуп впервые за много дней сделал то, что Обезьяныч ему строго-настрого запрещал: поднял голову и заревел: «Иа-иа! иа-иа! иа-иа!» Отряд двинулся навстречу барабанам. Бой их становился все громче, а в скором времени показались и факелы. Впереди пролегала одна из неторных дорог, пересекавших Фонарное урочище — у нас, в Англии, такое за дорогу не почитается. Три десятка гномов вышагивали попарно; у каждого — лопата и мотыга на плече. Двое вооруженных калорменцев шли впереди колонны, двое замыкали ее.

— Стойте! — вскричал Тириан громовым голосом, став у них на пути. — Стойте! Куда вы, ратники, ведете этих нарнианских гномов и по чьему приказу?

Калорменские ратники, шедшие во главе колонны, приняли Тириана то ли за таркаана, то ли за вельможу с двумя оруженосцами. Став по стойке «смирно», они приветственно подъяли копья.

— О, повелитель, — доложил один из них, — мы ведем этих недомерков в Калориен, дабы трудились они в шахтах тисрока, да живет он вечно.

— Клянусь великим богом Ташем, что-то они слишком смирные, — молвил Тириан, пристально разглядывая гномов. Каждый шестой в колонне нес факел, и в неверном свете виднелись заросшие бородами лица; глаза мрачно и злобно поблескивали. — Эй, гномы, разве тисрок выиграл великую битву и силой взял ваши земли? — вопрошал король Нарнии. — Не потому ли вы столь покорно идете умирать в соляных копях Паграхана?

Ратники удивленно уставились на него, а гномы нестройно ответили:

— Такова воля Эслана… Эслан велел… продал нас… а мы что можем?..

— Но тисрок нам не указ, — добавил кто-то. — Плевать на него!

— Молчать, собака! — заорал ратник.

— Поглядите-ка на это! — сказал Тириан, подтолкнув Глупа поближе к свету. — Вас обманули. Эслан вовсе не приходил в Нарнию. Вас надула обезьяна. А в сарае сидел вот кто. Вот, смотрите.

И впервые разглядев вблизи то, что видели издали, гномы удивились, как это они обмишулились. Покуда Глуп сидел в хлеву, шкура поизносилась, а пока ишак продирался в темноте по лесу, и вовсе порвалась, вся сбилась к плечам и набок, львиная же голова, наоборот, откинулась назад, так что из-под нее теперь с любопытством выглядывала глупая, бархатистая морда ишака с пучком травы во рту — по дороге он не забывал подкормиться. Теперь он стоял и бубнил:

— Глуп не виноват, Глуп, он глуп. И никогда не говорил, что Глуп — это Лев.

Гномы уставились на ишака, разинув рты; один из ка-лорменцев воскликнул:

— Вы потеряли рассудок, о мой повелитель? Что вы делаете с рабами?

Другой подхватил:

— Да, и кто вы такой? — Копья угрожающе опустились, — Пароль! Назовите пароль!