Клайв Льюис - Хроники Нарнии

— Эй, потише, — проворчал один из них, — Куда претесь? Нас подавите!

— Вот это да! — возмутился Юстейс, — Мы что, слепые? Что-что, а глаза у нас на месте.

— Видать, недурные у тебя гляделки, коль в такой-то тьме видят, — сказал тот же самый гном, а звали его Диггел.

— Это здесь-то тьма? — удивился Эдмунд.

— Ну, ты совсем безмозглый! Конечно, здесь, а где же еще? — рассердился Диггел, — Здесь, в этой черной, убогой, грязной дыре!

— Стало быть, вы ослепли, — молвил Тириан.

— Ослепнешь тут, коль ни зги не видать, — буркнул Диггел.

— Ах вы, бедные глупые гномы, — воскликнула Люси. — Тут вовсе не темно. Разве вы не видите? Посмотрите! Оглядитесь! Разве не видите — небо, деревья, цветы? И нас вы тоже не видите?

— Вот уж ложь так ложь! В этой тьме-тьмущей ты видишь нас не лучше, чем мы тебя.

— Но я вас вижу, — настаивала Люси. — Могу доказать: у тебя, к примеру, трубка в зубах.

— Ну и что? Об этом всякий по запаху догадается — табаком пахнет, — ответствовал Диггел.

— Вот бедолаги! Это просто ужасно… — Но тут ей пришла в голову отличная идея. Люси сорвала цветок дикой фиалки.

— Слушай, гном, — сказала она, — предположим, у тебя что-то с глазами, но с нюхом-то все в порядке. Понюхай это! — И сунула свежий росистый цветок прямо под уродливый нос Диггела. И тут же отскочила в сторону, счастливо избежав удара маленького, но твердого кулака.

— Прочь! — вопил гном. — Как ты смеешь! Не тычь мне в лицо навоз! Да еще с чертополохом. Какая наглость! И вообще, кто ты такая?

— Слушайте, подземные жители, — вновь вступил Тириан, — эта дама — королева Люси, в древние времена посланная сюда Эсланом. И я, Тириан, ваш законный король, только ради нее не снес вам головы с плеч, ибо вы — изменники, дважды изменники!

— А может, хватит? — воскликнул Диггел. — И как не надоело нести всю эту чушь? Разве твой замечательный Лев помог тебе? Ничуть! А что ты? А ничего! Даже после того, как тебя одолели и затолкали в вонючую дыру вместе с нами, ты продолжаешь старую игру. Нет чтоб выдумать новую ложь! А то врет и врет, никакой, мол, темноты, никакой, мол, дыры, ничего такого прочего…

— Дураки! — рассвирепел Тириан. — Если и есть дыра, она у вас в головах! А ну-ка, пошли! — Наклонившись, он ухватил Диггела за кушак и воротник и выдернул из круга. В тот же миг, как Тириан опустил его наземь, гном бросился назад, на свое место среди прочих. Он держался за нос и выл:

— Ой! Ой! Ты чего? Мордой прямо об стенку! Чуть нос не разбил.

— О, господи! — Люси чуть не плакала. — Что же нам с ними делать?

— Да ну их, пусть… — начал было Юстейс, но тут земля дрогнула. Повеяло дивным ароматом. Что-то вспыхнуло позади них. Тириан обернулся последним — ему было страшно. И увидел мечту своего сердца — огромного, неподдельного, золотого Льва, самого Эслана; другие уже, став на колени у его передних лап, зарылись руками и лицами в львиную гриву, а Лев, склонив свою огромную голову, облизывал их. И вот он устремил взгляд на Тириана, и Тириан, трепеща, подошел и преклонил колени предо Львом, а тот поцеловал его и сказал:

— Все хорошо, последний из королей Нарнии, — в темный час ты не утратил твердости.

— Эслан, — сквозь слезы взмолилась Люси, — ты не мог бы что-нибудь сделать… помочь бедным гномам?

— Дорогая моя, — молвил Эслан, — сейчас ты сама увидишь, что я могу сделать, а чего не могу.

Он приблизился к кружку гномов и прорычал негромко, но так, что воздух сотрясся. А гномы стали переговариваться: «Слыхали? Опять они — из того угла хлева. Пугают. Придумали, видать, такую машинку, чтобы рычала. Плевать. Не поддадимся. Нам господа не нужны».

Эслан поднял голову и потряс гривой. И тут же на коленках у каждого гнома оказался поднос с изысканнейшими яствами — с пирогами, с языковым и голубиным паштетами, с трюфелями и с мороженым, и у каждого в руке кубок лучшего вина. Но и это не помогло. Гномы набросились на еду и питье, но, очевидно, не ощущая вкуса, полагали, что им бросили то, что можно найти в хлеву. Один сказал, что пытается жевать сено, другой грыз старую репу, третий — сырой лист капусты. Они пригубили красного вина из золотых кубков и скривились: «Фу! Грязное пойло из ишачьего корыта! До чего же нас довели!» Потом гномы стали ссориться и вырывать друг у друга пищу — каждому казалось, что у соседа кусочек получше, — и пошло у них побоище, и топтали они драгоценную снедь ногами, и сами в ней перемазались. Наконец снова сели в кружок — у кого глаз подбит, у кого нос расквашен — и сказали:

— Хорошо хоть тут обошлось без обмана. Никому не поддадимся. Гномы — для гномов.

— Видишь, — сказал Эслан, — они отвергают всякую помощь. Хитрость заменила им веру. Они обманулись — сами выдумали темницу и сами сидят в ней. И так боятся обмана, что их невозможно вызволить. Пойдемте, дети мои. Меня ждут другие дела.

Эслан направился к двери, все последовали за ним. Эслан поднял голову и взревел: «Время пришло!» Потом еще громче: «Время!» И наконец так, что дрогнуло небо: «ВРЕМЯ!» Дверь распахнулась.

Они все стояли у правого плеча Эслана и смотрели в открытую дверь.

Костер совсем погас. В кромешной тьме темное пятно леса ничем не отличалось бы от черноты неба, когда бы не звезды. Эслан взревел еще раз, и слева над беззвездной чернотой леса явилась черная беззвездная тень: и поднималась она все выше и выше, обретая очертания человека — величайшего из великанов. Все достаточно знали Нарнию, чтобы понять, откуда восстал сей гигант. Стоял он на севере, далеко за рекою Шриблой, на плоскогорье вересковых пустошей. Джил и Юстейс тут же вспомнили, что когда-то видели в глубоких пещерах под теми пустошами спящего великана, и что имя ему — Праотец-Время, и пробудится он в конце света.

— Да, — ответил Эслан на невысказанную мысль. — Покуда он спал, имя ему было — Время. Теперь, восстав ото сна, он именуется иначе.

И вот темная фигура на фоне звездного неба шевельнулась — величайший из великанов поднес к устам своим рог. Вслед, с небольшим запозданием, донесся звук (ведь звук всегда запаздывает), пронзительный, ужасающий и все же исполненный странной, гибельной красоты.

И тут же с неба пала звезда. Одна падающая звезда — красивое зрелище; но звезды низвергались десятками и сотнями; наконец звездопад стал подобен серебряному дождю, потом — ливню. Между тем наверху, на самой, если так можно выразиться, маковке неба стала проявляться другая черная тень, столь же огромная, но бесформенная. «Наверное, облако», — подумал Эдмунд. Облако наползало на звезды и казалось беспросветно-черным. А за его пределами продолжался звездопад. Беззвездное пятно расширялось. Сперва помрачилась четвертая часть небосвода, затем половина, и вот осталась лишь узкая серебристая полоска по-над краем земли.