Юлия Горишняя - Слепой боец

В каждом из разгороженных закутков бешиканов лежали тюки товаров, завалы товаров, груды товаров, и купцы и путники, расстелив вблизи своих товаров ковры на утоптанных земляных полах, сидели там вкруг огня и печально-безнадежно беседовали о своих горестях. Те из них, кто направлялся на запад, на Иллон, вовсе не надеялись отплыть в ближайшие дни. Разве только ожидалось, что через дважды по дюжине дней пройдет туда из Майского пролива доготрийский караван, и эти люди рассчитывали к нему присоединиться. Другие же — кому плыть здесь, вдоль побережья — пребывали в расстройстве и в растерянности. Часть из этих людей, сговорившись между собою, уже почти было смогла перетянуть на свою сторону портового капсула, и тот решил, что именно этих людей, составивших из своих судов небольшой караван, проводят до Майского пролива четыре галеры из приписанных к Тель-Претве, — те, какие консул согласился на это выделить. Сперва шторм, потом перепуг от двух вчерашних «змей» задержали их; а затем объявились и известия о том, что эти галеры кустодитор затребовала для своих, лишь ей известных надобностей. Почти все эти купцы были иноземцы; им не было никакого дела до Кайяны и до кайянского кустодитора; они говорили без стеснения о том, что недовольны.

Поселение в бухте Тель-Претва, надо отметить, не было на самом-то деле городом. Пролетая над ним, в колеснице с упряжкою из львов, четырнадцатикосая Атиана, чьи волосы и взгляд как черные стрелы, богиня городов и городских стен, Укрепительница Твердынь, — обнаружила бы городские стены и порт, но города не нашла бы, хоть в квартале хиджарских купцов и белел чистым известняком, и сверкал под солнцем позолоченною медною крышей Храм Атианы — Атианы Благополучного Возвращения Домой. Собственной казны у Тель-Претвы не было, не говоря уж о войске, не было и городских прав, и почти никаких собственных законов, а заправлял ею управляющий, или — на хиджарский манер — консул, назначенный даже не Малым Советом, а семьей Претави, на землях которых построен был этот порт и собственностью коих он считался.

Власть консула не распространялась только на храмовый округ Атианы — хиджарский квартал, прямо говоря — и на округ Храма Кэммона, Утренней Звезды.

Любимая Богами в те времена не подтверждала свою торговлю ни захватами на побережьях, ни союзническими договорами, ни тяжеловесием военных кораблей. У Доготры были другие понятия, и порою она казалась почти незаметной. Но это именно на ее верфях корабелы изобретали суда, способные не только при попутном ветре оказываться недосягаемыми по скорости для любого соперника и почти для любого охотника, — но и два раза за год обернуться до самых далеких на западе вечно тонущих в пурпурных волнах заката Шелковых Островов.

Кстати сказать, из-за этой-то любви к усовершенствованиям и переменам доготрийские корабли с теми же самыми названиями — да хоть та же шайти — нынче вовсе не похожи на те, какими они были всего две тысячи лет назад; и вы, желая представить себе корабль, который потопил когда-то Гэвин, совсем напрасно будете смотреть на пятимачтовую шайти, нынче на рассвете легкой тенью скользящую в порт.

Рият нужно было где-нибудь остановиться; она могла это сделать у консула либо у распорядителя в торговой конторе Претави, но это означало бы чересчур пользоваться любезностью бани Эзехеза — пользоваться так, как будто бы она целиком ему — и Претави — принадлежит. О нет. По узким улочкам, мимо рабского загона на краю небольшого рынка, Рият добралась до ворот квартала Кэммона. Где бы она ни была, она ведь по-прежнему была родом из Доготры; и стало быть, имела право остановиться на земле, которую осеняет Держащий Ясеневый Посох своим усеянным звездами плащом.

Вкруг ворот Храма три огромные змеи замерли, свернувшись в клубки; одна бронзовая змея возвышалась на колонне по правую сторону ворот, вторая — по левую, а третья, обвивавшая ее, греясь на солнце, была живая.

Внутри было просторно и даже — вдруг, как-то сразу — тихо. Весь этот квартал был в общем-то храм. Склады были складами Храма, бешиканы были пристройками Храма, дом настоятеля и помещения для служителей были частью Храма, змеи, не дававшие слишком много воли мышиному племени, портящему товары, были не то чтобы змеи Кэммона — но было известно, что они дружат с ним. В самом деле, не может же бог, покровительствующий городу, не дружить с душами предков его жителей. Будь это иначе, души предков, уж конечно же, не стали бы благоволить к его Храму, покровительствовать ему и поселяться в нем, а прогнали бы неугодного им бога туда, куда всегда прогоняют неудачных и недобрых для доготранского народа богов.

Прежде чем въезжать во двор, Рият попросила змей освободить дорогу, пристукивая по земле носком башмачка. И служка, отворивший ворота, одобрительно улыбнулся колдунье за то, что она сделала это сама как полагается. Тем более что Рият тут же вложила ему в руку монету, как если бы это он сделал прошение о входе за нее.

В квартале Кэммона было не так уж и мало народу, но по сравнению с тем, что снаружи, казалось почти пустынно. Посторонние сюда не очень-то старались попасть. Змеи здесь чересчур по-хозяйски скользили под ногами.

Однако любопытных глаз всюду предостаточно. Рият знала, что успокоится только тогда, когда загонит свой фургон в один из внутренних двориков, который она собиралась попросить в свое единоличное распоряжение на ночь или две.

Настоятель был еще не старый человек, но с серебром, чуть заметно сквозящим в бронзовой великолепно-пышной бороде, и очень прямой, несмотря на бремя бесчисленных забот, — обычно мало имеющих отношение к Кэммону и сделавших его служителя похожим больше на энергичного кормщика или купца, мерятеля дальних стран. В своей узкой одежде — так полузабыто, по-родному не похожей на хиджарскую и здешнюю моды — он был как черная свеча на ступенях настоятельского дома. Говорят, мол, под черной дистолой лицемерие может скрываться не хуже, чем под всякой другой; но Рият не хотелось сейчас помнить об этом.

Настоятель не мог спуститься со ступеней, куда он вышел встречать Рнят, ради сановника чужого государства — всего лишь Кайяны; но с другой стороны, и Рият, уж конечно, не стала бы ронять свое достоинство Прибрежной Колдуньи, опускаясь на колени прямо на землю перед настоятелем всего лишь небогатого заморского храма в Тель-Претве. Приятно иметь дело с умным человеком. Рият преклонила колени на первой ступеньке, опустив почтительно голову, в то время как настоятель ожидал на второй; ему пришлось слегка наклониться, чтобы поднять ее — а точнее, прикоснуться к ее плечам, точно помогая ей подняться, — а уж что-что, но подняться Рият могла и сама. Настоятель оказался даже достаточно любезен, чтобы отвечать ей шутливым комплиментом — мол, красавицы и колдуньи живут здесь бесплатно, однако же согласившись принять от Рият пожертвования на обновление Храма, и даже много большие, нежели обычная плата за ночлег, отдаваемая тоже как пожертвования.