Улыбающаяся - Дорога из желтой чешуи

— Все хорошо, малышка, все хорошо. Я рядом, никто тебя не обидит, я их всех порву. Тише-тише, успокойся, дыши, девочка, дыши. Давай вместе: вдоооооох — выыыыыыыдох.

Понемногу мне удалось снова начать дышать нормально, с каждым разом делая более полный вдох. Однако с каждым новым глотком воздуха меня все больше охватывала апатия, казалось, что мир сжалился надо мной и закутал в слой ваты, чтобы я не разбилась раньше времени.

В комнату ввалился Серый, узрел рассыпанные вещи, нашу скульптурную группу, и перевел свой взгляд мне куда-то за спину:

— Нападения не было, тут вообще никого постороннего не было, запах только её, но ты сам видишь в каком она состоянии. Её что-то напугало, и я не могу понять что.

Серый присел передо мной на корточки, осторожно взял руку, сжатую в кулак, и разогнул пальцы один за другим. На моей ладони лежали маленькие голубые носочки с рисунком из желтых цветов, и я снова задохнулась от боли.

Меня снова уговаривали дышать, потом принудительно поили каким-то травяным настоем, снова пытались разговорить. Отчаявшись, Рамзи легко поднял и отнес на второй этаж мою отнюдь не хрупкую тушку и сгрузил на кровать. Я провалилась в сон еще до того, как голова коснулась подушки.

Проснулась я к закату, долго пыталась понять — где же я очутилась, потом вспомнились утренние события. Странно, но стыда за собственную истерику не было — была слабость во всем теле, хотелось пить и, наконец, принять ванну. Я задумчиво рассматривала потолок, пытаясь собраться с мыслями: выход виделся только один — пройти до конца эту чертову инициацию, потому что лишь это дает хоть какую-то надежду на возвращение домой. Сбоку от кровати негромко кашлянули, я повернулась на звук.

В единственном кресле, вытянув ноги, развалился Ричард, а на полу, прижимаясь спиной к креслу, сидел… В общем, я впервые имела честь наблюдать человеческую ипостась Рамзи, утром я его толком и не рассматривала. Скажу честно: если бы я впервые увидела его не пумой — шкодливым подростком, а в человеческой ипостаси, то называла бы его не иначе, как Рамзес Ричардович. Казалось, что ему около сорока, бронзовая кожа, тренированное, но не перекачанное тело, волосы почти по плечи непонятного цвета — растрепанные пряди от темно-русого до соломенно-желтого оттенков, хищный прямой нос, бледно-голубые глаза того же цвета, что и у его пумы, неожиданно мягкая линия губ и несколькодневная щетина — черная с проседью. Что-то во внешнем облике этой странной семейки вееров не давало мне покоя, я присмотрелась повнимательней… Конечно же — это мне нельзя по дороге в джинсах шастать, внимание привлеку — а двум сомнительным оборотням можно, они, типа, неприметные? И тут дискриминация.

Было так уютно лежать в небольшой комнате, пахнущей от стен нагретым деревом и слабым ароматом лаванды, идущим от чистых простыней, я нежилась в тепле и безопасности и все никак не могла придумать, как начать разговор. Спас меня от этого Серый, который заговорил первым:

— Гала, девочка, мы тут с Рамзи подумали, и решили, что он пойдет с тобой. По-хорошему надо мне тебя сопровождать, но меня и так тут долго не было, накопились проблемы. А Рамзи — мой сын, и Бета прайда, он и пойдет вместо меня — долг жизни на всю семью ложится. Ему тоже полезно будет прогуляться по миру, посмотреть, что вокруг делается. Ему в любой момент придется вместо меня прайд возглавить, не до прогулок тогда будет, да и знания никогда лишними не бывают. Я, конечно, понимаю, что он не маленький говорящий песик, но, уж прости, остальные условия канона тоже весьма вольно соблюдены. Так что завтра вместе и выйдете — он, заодно, за тобой и присмотрит, а то ты в путешествиях дитя дитем.

Я перевела глаза на Рамзи, тот фыркнул и ответил мне взглядом вида: «Да я вообще не в восторге, но у нас обоих нет выбора».

Я устало прикрыла глаза и задумчиво пробормотала:

— Если это маленький, миленький Тотошка, то боюсь себе представить трех остальных участников похода.

Волей-неволей еще через пару часов пришлось вставать и заниматься насущными делами, и, если под горячий душ я встала с огромным удовольствием, то стирать вещи я принялась, преодолевая собственное горячее нежелание. Все-таки в книгах про всяких попаданцев всегда тщательно обходят вопрос походной гигиены и чистой одежды — пока я тщательно отстирывала руками походные штаны и рубашку, которые резко отяжелели от воды, успела проголодаться и устать. Натянув чистую одежду я отправилась туда, где, по воспоминаниям, находилась кухня.

На кухне деловито хозяйничал Рамзес: скупыми, но удивительно красивыми и плавными движениями он паковал провизию в странного вида рюкзак… Холщовые мешочки — соль, крупы, какие-то травы (интересно, а чай тут есть?) — надеюсь, он потащит все это сам.

— Что, нравлюсь? — судя по тону Рамзи был не в восторге от моего появления на пороге.

— Очень, — честно ответила я. — А уж когда ты пума… Знаешь, у тебя такой нежный окрас — как кофе с большим количеством молока, и шерсть при ходьбе играет, и эти полоски белой шерсти по скулам, вокруг глаз и на животе, а еще черный кончик хвоста, и пятна черные… Завораживает, хочется гладить и гладить.

Верпум закашлялся от неожиданности.

— Ты меня совсем не боишься?

Что-то мне этот разговор напоминает…

— Не-а. А должна?

— Я же вер, оборотень…

— А я человек. И что? Знаешь, у меня сейчас самый страшный кошмар наяву воплотился — сыновья где-то есть, а я не с ними, мне, по большому счету, теперь нечего терять.

Рамзи долго смотрел на меня молча, потом неожиданно улыбнулся — открыто и искренне.

— Где мои семнадцать лет и легкомысленная молодость? Такой мужчина, и ничейный, а мне не надо, — ой, кажется, я сказала это вслух?

Рамзи расхохотался:

— А ты, оказывается, забавная! Мне уже стало нравиться отцовское поручение.

Утром мы покинули территорию прайда почти приятелями.

Наша дорога петляла по лесу, так что я быстро перестала глазеть по сторонам. Путешествовать с вером оказалось очень здорово: во-первых, вер с его сверхчутьем прекрасно подстраивался под мой шаг, во-вторых, он с удовольствием поддерживал разговор, а в самых главных — с ним рядом я чувствовала себя уверено и спокойно. Путешествовал Рамзи пумой, нес на себе рюкзак с себя ростом, причем конструкция лямок была такая, что стать человеком Рамзи мог не снимая поклажу. Думаю, что со стороны мы смотрелись презабавно — Серый, по моей просьбе, нашел мне широкополую панаму (увы и ах, мне практически мгновенно напекает голвоу на солнце), и по дороге шел Большой Гриб, переговаривающийся с Большой Кошкой.

В звериной ипостаси в голосе верпума проявились мурчаще-урчащие нотки, и низкий, ласковый голос оказывал почти гипнотическое воздействие. Судя по довольной морде Рамзи — делал он это специально, забавляясь моей реакцией. Я решила не портить развлечение котику, и старательно транслировала свой восторг и душевный трепет: мне не сложно, а Рамзи приятно. И вот этим прекрасным «сразу да» голосом мне и рассказывали об истории Рубежного мира. История была настолько бредовая, что верилось в нее сразу: однажды два юных и безбашенных демиурга решили отметить какой-то их, демиурговый, праздник. Отмечали они его в любимых кабаках разных миров, прыгая по мирам через порталы. Чем уж им так не понравилось портальное перемещение, история умалчивает, но в какой-то момент в их, затуманенных празднованием, мозгах родилась мысль, что можно не городить пространственные порталы, а сделать некий перекресток между мирами. К счастью, их сил и интереса хватило только на связывание четырех миров. Так и родилась аномалия, именуемая сейчас Рубежным миром или Четырехмирьем: как юные демиурги ухитрились её (аномалию) создать и что она из себя представляет не смогли понять ни сами отошедшие от празднования мессиры, ни их педагоги и родители. По форме Рубежный мир более всего напоминает «счастливый» четырехлепестковый клевер. К каждому из «избраных» миров дискретно прилегает край «лепестка», по которому и проходит Рубеж, а все четыре «лепестка» сходятся в центре, где у Рубежного мира столица. Поскольку мир аномальный, то и Четырехмирье и, самое главное, столицу регулярно потряхивает: то магические выплески, то теневые бури, то сбой пространственно-временного континуума, то еще какую-нибудь фигню принесет из зарубежных миров — в общем жизнь в столице наладилась только тогда, когда Великий и Ужасный решительно отверг всякие полумеры (в число которых попадают и зеленые очки на замочке) и построил большой защитный купол, укрывший столицу. Пикантной особенностью защиты был зеленоватый отсвет, поэтому все под куполом казалось чуть зеленоватым. Впрочем — столичные снобы они везде одинаковы, и скоро «зеленый спектр» столицы стала преподноситься не как неприятный побочный эффект, а как доказательство уникальности и избранности столичных жителей. Административное деление было сумасшедшим, под стать самому миру: каждый из рубежей имел своего Хранителя, который определялся победой в магическом поединке, и являлся местной властью во всех лицах сразу, на зато и все проблемы с Рубежом висели на нем. А над Хранителями стоял столичный мэр, чья должность была выборной. К счастью — выборы случались не так часто, и последние несколько столетий в кресле мэра плотно обосновался Великий и Ужасный. Как такая система может эффективно работать я так и не поняла, но факт остается фактом. Мы с Рамзи решили списать это на общую аномальность места. Судя по слухам — демиурги свой странный мир не покинули, то ли регулярно наведываются, то ли живут где-то в Рубежах, чтобы приглядывать «за устойчивостью системы».