Лилия Быстрицкая - Щит Империи. Часть первая

— Так, его нужно срочно доставить в Управу. — Заключил Чиж.

— Телепортация. — Кратко предложил Андрей.

— Точно.

Серов вытащил из кармана большой кусок магнитного камня, положил на землю, разбил об него пузырёк с ртутью. Вдвоём с Чижом они подняли Клевера, встали вокруг магнита, и маг прочитал вслух довольно длинное заклинание. Светящийся серо-серебристый дым, взметнувшийся от магнита, облек их, полностью скрыв, и через мгновение они оказались возле здания местного Управления Инквизиции.

Андрей раздавил капсулу, ладонь его засветилась красным. От ладони красная дымка потекла к Клеверу, окутала его, немного приподняв над землёй. По мановению руки Андрея, Клевер плавно поплыл к дверям управы, а он и Чиж пошли по бокам. Когда вошли в холл, Чиж глянул на Серова:

— Молодец. Иди, обнаружение и поимку этого субъекта на тебя запишем, а пока свободен. Твой «Хвост» где-то по набережной гуляет.

Маг не ответил. Развернулся и вышел вон.

Моральные муки уже начались — у Андрея стало очень паршиво на душе. Ощущение, терзающее его, напоминало то, когда перед человеком появляется прекрасная, яркая бабочка, и он, вместо того, чтобы любоваться ею, хватает грубой рукою, стискивает в кулаке, а потом, разжав, разглядывает размазавшиеся по пальцам чешуйки хрупких крыльев. Далее, вслед за осознанием того, что бабочка безнадёжно мертва, приходит осмысление совершённой ошибки, но она необратима, и раскаяние пускается грызть и жестоко истязать душу.

Какое там ликование от чувства выполненного долга! Чародею сейчас вообще ничего не хотелось. Безэмоциональное лицо и пустая отрешённость в ледяном взгляде, лишь, как маска, скрывали переживания. Этот человек был ему дорог, Клевер считался одним из тех двух, которых Серов мог назвать настоящими друзьями…

Отчаянная попытка отогнать мысли о предательстве никак не удавалась, как и потуга утешиться тем, что он остался верен Клятве Инквизитора и предан Империи.

Собака, догадавшись, где искать хозяина, вывернула из какого-то двора, и, виляя хвостом, подбежала к нему. Он потрепал её по густой шерсти. И она, будто поняв в его состояние, тихонько, жалобно заскулила.

Серов быстро нашёл Женю, которая стояла меж двумя скульптурами драконов, оперевшись на перила, и смотрела на бурлящую воду горной реки. Солнце медленно клонилось к закату, и его лучи окрашивали воду золотисто-розовым светом.

— Ты здесь. Это хорошо. — Сказал он.

— А что случилось? Вы так внезапно убежали… Вот ваши вещи. — Девушка протянула ему дипломат.

— …там всё сложно, долго объяснять… Не важно, в общем… — Андрей забрал его.

— Что-то случилось?

— Ничего почти. Так, старого знакомого встретил…

— Точно ничего не случилось, тогда отчего же на вас лица нет?

— Разве?.. — Андрей знал, что внешне он сейчас спокоен, как дохлый, окоченевший лев, и что взгляд у него пуст и почти ничего, кроме усталости, не выражает.

— Что будем делать? Пойдём домой?

— Пойдём домой. — То ли повторил, то ли подтвердил он. — То есть, ты иди, если хочешь. А я тут посижу… пока что. — Он опустился на одну из скамеек, которых на набережной было много. Но Женя не ушла, она тоже присела на краешек скамьи, а собака пристроилась у её ног.

Почти целый час Андрей бесцельно переставлял в дипломате пузырьки, перекладывал капсулы и рассовывал по кармашкам какие-то камушки и порошки. Потом вытащил Библию, полистал, уперся взглядом в какую-то страницу и углубился в чтение. На это ушло ещё полчаса, и он бы наверняка продолжил читать и дальше, если бы солнце не скрылось за горизонтом, и не сгустились сумерки. Наконец он закрыл книгу, убрал её, поднял взгляд на Женю:

— Пойдём, погуляем? — Неожиданно предложил он.

— Со мной?.. — Удивилась она. — А куда?..

— Просто погуляем. Ты, наверное, засиделась тут, со мной, надо ж ноги размять…

— Пойдёмте…

Они встали, Андрей сразу же сгрёб Женю под руку, взял дипломат, и они пошли. Лада побежала следом, то и дело отбегая в стороны, обнюхивая кусты, столбы и стены домов.

Уже стемнело, улицы города обезлюдели, но освещались мягким светом фонарей. Это придавало какое-то особенное, загадочное очарование обычным мостовым. Воздух чуть выстыл, стал прохладен и свеж, но ветер не тревожил его. Тишину нарушали лишь их шаги, да ещё какие-то отдалённые звуки — смесь текущей воды, чьих-то приглушённых голосов — верно, из домов.

Светлитская шла задумчиво, и, как обычно, молчала. Серов тоже шёл молча, неся тяжесть в душе, бремя неспокойной совести, которое всё больше отягощалось.

Евгения первой нарушила молчание:

— Люблю такие тихие ночи…

Андрей будто только этого и ждал. Хотя нет, не ждал. Он отчаянно хотел, чтобы она заговорила первой. Не важно, о чём. Ему необходимо было поговорить, хоть о чём угодно, лишь бы не было этого гнетущего молчания, когда поневоле погружаешься в собственные мысли.

— Да, мне тоже нравятся. — Отозвался он. — Но только не в городе. В лесу. Там так красиво, особенно в полнолуние, когда лунный свет высвечивает каждую травинку и отражается в капельках ночной росы… Кажется, будто по всюду разбросаны маленькие, волшебные алмазы, выпавшие из бус фей, когда они танцевали на полянах… — он слегка улыбнулся, и будто свет на мгновение озарил его лицо. Маг понимал, что говорит сейчас какие-то чепуховые глупости, совершенно неуместные, и уж точно несоответствующие его настроению, но этим очень удивил девушку, никак не ожидавшую от него столь поэтичных описаний природных красот.

— Хотела бы я это увидеть. — Улыбнулась она.

— А я никогда уже не вернусь в тот лес, где впервые увидел эту красоту… — Вздохнул Андрей. — Сегодня я порвал последнюю нить, которая связывала меня с тем миром — за границей Империи. Я должен быть горд собой, испытание на верность Империи я выдержал. Но с честью ли?..

Женя замолчала, однако чародей продолжал:

— Знаю, каждый сам в ответе за свой выбор. Но ведь каждый выбор не случаен, он — часть огромного Вселенского замысла, который можно назвать Предопределением, судьбой… Если бы Иуда не предал Христа, разве был бы тот распят? Принял бы мученическую смерть? Стал бы Спасителем человечества? Дело ведь не в тех жалких серебряниках. А в том, что Иуда послужил орудием, помогшим Христу достичь цели, выполнить Его предназначение. Но если это было Его предназначение, но Иуда не пошёл бы на предательство, значит, был бы кто-то другой, непременно, потому что так должно было быть… Как каялся потом Иуда, ведь на самом деле он искренне любил Христа, любил гораздо больше, чем другие ученики-апостолы… Что я говорю… Боже, какая жалкая попытка оправдать себя перед собственной совестью и избавиться от удручающих эмоций! Как бы я хотел вообще не ощущать ни сожаления, ни страха, ни боли, ни тоски…