Mirash - Трудная профессия: Смерть

— Мягкова, ты это левой задней ногой рисовала? — прокомментировала Регина одну из них и, не дав мне возможности недостойно ответить, резюмировала:

— Сразу на переделку, а вот эту можно поправить. Что еще есть, Жень?

— Две требуют совсем небольшой правки, а вот здесь все критично, надо переделывать. Так… эту тоже поправим… Ань, ты чего скажешь?

— Эти нормальные, — обычным тихим голосом сказала Воронина, — только тут в расчетах ошибка арифметическая и еще размерность по осям не указана.

— Итого шесть исправимы, две нужно сначала начинать. Давайте, что ли, с исправимых начнем, что бы в копилке появились законченные работы?..

В субботу на работе у меня был выходной, также я не пошла на пары. Это был очень важный и пугающий нас день — сегодня должны были в первый раз пытаться вывести из искусственной комы Джуремию. Врач объяснил, что не нужно ждать от этого дня слишком многого, процесс займет длительное время.

Джури вовсе не спрыгнет с кровати здоровой. Сначала она лишь понемногу начнет реагировать на раздражители, потом к ней медленно будут возвращаться память, речь, движения… Процесс полной реабилитации вообще займет около года, это при хорошем раскладе. Однако мы вчетвером, полные надежд, с раннего утра стояли у дверей палаты в ожидании новостей и вердикта врача.

Я думала о том, как сильно поменялось мое отношение к Джуремии за этот страшный месяц. Мы всегда слишком по-разному смотрели на вещи и абсолютно не были похожи по поведению. Джури гордилась нашей работой и тем, что она смерть, я это ненавидела. Она отлично училась, я не училась вовсе. Она занималась спортом, я пила. Джури прекрасно выглядела, я была похожа на чучело неопределенного пола. Думаю, даже когда мы учились ползать, мы выбирали противоположные направления.

Я долго ненавидела ее всей душой, для меня она была олицетворением того, что я считала злом. А еще я ей завидовала. Да, я очень завидовала ее целеустремленности и успешности, силе воли. Пожалуй, надо признать, что если бы она так же относилась к нашей работе, но была при этом страшненькой на вид спивающейся неудачницей, я бы относилась к ней терпимее.

И вот неожиданно мой мир, в котором была такая удобная для ненависти Джуремия, перевернулся с ног на голову. Джуремия теперь неподвижно лежала за этой белой больничной дверью, искалеченная, без сознания и возможно, без шансов вновь его обрести. А мне было страшно думать, что ее может не стать. Меня пугало также, во что превратится ее жизнь, если она благополучно придет в себя.

Мы знали, что у Джуремии сильно повреждена левая рука и скорее всего полную подвижность она не обретет. На теле много шрамов от травм и из-за операций, один из них пересекает висок. Джури обрита налысо, она сильно потеряла в весе за это время, превратившись из девушки с прекрасной фигурой в тощую девочку. Как она воспримет случившееся с ней? Каково ей будет заново учиться ходить, говорить, делать элементарные вещи? Нет, я больше не могла ее ненавидеть, мне было больно даже думать о том, что с ней случилось. Я мечтала вернуть ту Джуремию, с которой можно было ругаться и безбоязненно драться вместо той безмолвной и беззащитной, до которой было страшно дотронуться.

Дверь открылась, вышел Евстигнеев, по его виду мы поняли, что хороших новостей для нас нет. Он сообщил, что Джури плохо отреагировала на попытку выведения из комы, врачам пришлось вернуть ее в это состояние. Лузза окончательно сникла, Катька едва сдерживала слезы, у Танре был такой вид, словно она сейчас в истерике разнесет половину больницы. Я подозревала, что и сама выгляжу ничуть не лучше.

Евстигнеев сказал, чтобы мы не падали духом, что у нашей сестры молодой, сильный организм и пока нет причин отчаиваться. Было понятно, что это в первую очередь попытка утешить, но хотя мы и не слишком полагались на эти слова, непостижимым образом все равно становилось легче. После разговора я отправила девочек домой отдыхать, сама встала у окна, скрестив руки на груди и невидяще глядя вдаль.

— Ксения, я хотел поговорить с вами, — в какой-то момент подошел ко мне Евстигнеев.

— Слушаю, — не оборачиваясь, произнесла я.

— Ваша сестра, я все же думаю, скоро придет в себя. Мы попробуем повторить попытку завтра. Первый раз нередко заканчивается таким образом, но будем надеяться, что все придет в норму. А вот вашей тете, к сожалению, становится хуже, нужно пробовать другие, более агрессивные методы лечения. Например…

— Не объясняйте, я все равно ничего не пойму, — устало перебила его я. — Я уже говорила, что полностью доверяю вашему мнению. Просто скажите, что мне нужно сделать и сколько заплатить.

— Я подготовлю бумаги и постараюсь найти способ уменьшить траты, — сказал он понимающе.

Наконец, я нашла в себе силы повернуться к нему и наткнулась на удивленный взгляд стоящей неподалеку Вересной. Что Женя здесь делает? Я посмотрела на Евстигнеева.

— Спасибо, вы очень добры к нам. Я постараюсь сделать все, что бы обеспечить лечение родных.

Он со мной попрощался и направился в свой кабинет. Женя, словно сомневаясь, медленно приблизилась.

— Привет…

— Привет.

Мы обе замолчали.

— Ксюша, — наконец начала она, — то, что я слышала, это правда?

— Я не знаю, что именно ты слышала.

— Твоя сестра без сознания, тетя тоже больна…. Что случилось?!

— Они попали в автокатастрофу двадцать восьмого июля. С того дня не приходили в сознание, тетя из-за комы, сестра из-за препаратов. Сестре вроде было лучше, сегодня ее попытались начать возвращать в сознание, но… не получилось. Тете недавно стало хуже.

— Боже мой…. Но почему в институте никто ничего не знает?!

— На самом деле многие уже знают.

Женя медленно развернулась, вставая рядом со мной и также опираясь о подоконник.

— А у тебя что? — спросила я.

— Крестной вчера операцию делали.

— Сочувствую. Как прошло?

— Тяжело, боялись ее потерять. Но сейчас лучше.

— Это хорошо.

В коридор выглянула медсестра, которая ухаживала за наставницей и Джуремией первые дни. Она была уже достаточно почтенного возраста, но сохраняла невероятную энергичность. Мне она очень нравилась своей добротой и внимательностью к пациентам и их семьям.

— Ксюша, ты еще здесь? Сиделку вашу не видела?

— А что такое, куда она делась?

— Не знаю, минут двадцать уже нет.

— Как она меня достала… Тамара Викторовна, не присмотрите за моими? Я заплачу, как обычно.

— Ксюша, деточка, я присмотрю, конечно. Но вам нужна нормальная работница, а не эта лентяйка. Платишь ты ей, я так понимаю, немало?

— Да в том и дело, что мало. Сиделки обычно требуют больше, — вздохнула я. — А у нее вроде как образование медицинское, им все-таки квалифицированный уход нужен.