Макс Мах - Сумеречный клинок

«Теперь они убьют Аду, и ее смерть будет на моей совести!» При этой мысли гнев охватил ее с новой силой и был настолько силен, что у Тины даже пот на висках выступил.

— Тварь! — сказала она вслух и встала с деревянного топчана, на котором сидела. — Подлая тварь!

С губ сорвалось облачко пара — в подземелье было довольно холодно, но зато — как подсказывало недремлющее чувство оптимизма — у Тины все-таки имелись свеча и топчан, а еще ее не морили голодом. Часа три или четыре назад стражник принес ей краюху хлеба и кувшин с водой, а следовательно, убивать ее никто пока не собирался, и оставалась надежда дожить до возвращения лорда Койнера. Однако то, что она и оба проводника — ди Крей и Сюртук — на неизвестное время застряли в замке, означало почти неминуемый смертный приговор для дамы Адель. Положение ее как с юридической, так и с практической точки зрения представлялось аховым. Что бы она ни натворила — если, разумеется, действительно натворила — тридцать два года назад, тень понесенного наказания, а изгнание для знатной дамы лишь немногим уступает смертному приговору, тянулась за Адой словно черный шлейф. Новые обвинения из уст леди де Койнер и ее родственников и клевретов могут перевесить в глазах членов совета лордов любые доводы, на какие окажется способен Сандер Керст. О, разумеется, частный поверенный на редкость смелый и порядочный человек. И да! Похоже, благородная кровь не водица, даже если речь идет о бастарде. Но что он сможет сделать один в чужом городе? И ведь он не просто «чужак в чужой земле». Квеб одно из Старых графств, а в них все не так, как везде…

Где-то далеко, в лабиринте мрачных подземелий, раздалось приглушенное лязганье металла о металл — «Засов?» — и сразу вслед за тем Тина услышала приближающиеся шаги. Людей было двое, и это настораживало. Плошку с похлебкой или еще одну краюху старого черствого хлеба мог принести и один надзиратель.

«Впрочем, для того, чтобы убить безоружную девушку, двое не нужны тоже…»

Однако если речь шла о насилии, то сделать это вдвоем гораздо проще, чем в одиночку. Все-таки Тина была довольно крупной девушкой и до последнего времени носила на бедре тесак. Это могло стать причиной совершенно напрасных — вынуждена была с горечью признать Тина — опасений на ее счет.

«Мерзавцы!»

Ожидать следовало худшего. В конце концов, в тот момент, когда лорд де Койнер с супругой покинули замок, ничто не предвещало столь драматического развития событий, но жизнь и в самом деле богата на неожиданности! Не прошло и нескольких часов, как обстоятельства изменились самым решительным образом: в замке произошло нечто вроде дворцового переворота, и невозможное стало вдруг вполне реальным. Исчезли из виду те несколько человек, что заправляли делами в присутствии лорда Каспара, и на авансцене появились совсем другие лица, жестокие и жесткие, с глазами, полными ненависти и презрения. Раз, и вместо свободы «в пределах замковой стены» и обещанной ей теплой светелки в северной башне Тина оказалась в этой подземной камере — холодном и душном каменном мешке. Виктор и Ремт, надо полагать, тоже были ввергнуты в узилище, но где они находятся — и находятся ли вообще, — Тина не знала.

Шаги приближались.

«Что ж…» — оставалось лишь попробовать доказать, что опасения их не были напрасны.

«И между прочим…»

Разумеется, перед тем, как препроводить ее в подземелье, Тину обыскали с той бесцеремонностью, на которую способны наглые мужланы, почувствовавшие вдруг свою власть. Тину облапали сверху донизу, отобрали ножи и личные вещи, но все-таки не раздели, да и «досматривали» убого, то есть поверхностно. Оно и понятно, не опытные тюремщики, не надзиратели со стажем, не дамы-наставницы из сиротского приюта, да и от Тины эти скоты никаких особых сюрпризов не ожидали. А зря. У нее и после их «обыска» осталось несколько вещиц, припрятанных в швах и прочих укромных местах одежды. Переодеваясь после бани, Тина привычно запрятала в отложные — с двумя костяными пуговицами — обшлага рукавов кафтана лезвие бритвы, шильце и алмаз, подаренный Глиф. А еще в толстых швах проймы рукавов нашлось место для нескольких кристалликов «синей соли». «Сольца» была редким и опасным зельем. Один кристалл — бодрость, два — буря, три — красивая смерть. Так говорили в Подкове и Деревянном городке, так помнила — только неизвестно от кого — и сама Тина. И «соль» она приготовила сама по рецепту, твердо вбитому в голову, только где и когда? Но сейчас Тине было не до рефлексий. Прислушиваясь к приближающимся шагам, она достала кристаллики, что сделать было отнюдь не просто, и один бросила на язык сразу, а два других зажала в ладони левой руки, в правой она прятала теперь тонкое и острое лезвие короткой бритвы.

Кристаллик упал на язык, и рот свело желчной горечью. На глазах выступили слезы, и дыхание прервалось на краткий миг, но уже через два удара сердца действие «сольцы» стало очевидно. Как ни странно, сознание не поплыло. По ощущениям все обстояло с точностью до наоборот. Сознание очистилось, как воздух в ясный морозный день. Мысли текли ровно и быстро. Откуда-то Тина знала, что соображает сейчас куда быстрее, чем обычно. Чувства обострились. Холод сильнее терзал тело, но слух и зрение обрели невероятную силу.

«Что ж…» Если не упустить момент, у нее вполне хватит времени бросить в рот еще два кристалла, а действует «сольца» почти мгновенно.

Конечно, после этого она умрет, но не сразу, и эти немногие мгновения станут последними не для нее одной. Человек под действием «синей соли» способен рвать стальные цепи. Одна беда — недолго…

Некоторые люди боятся темноты. И в общем-то их можно понять: человек создан для жизни под солнцем, в крайнем случае — под луной. Однако умение примеряться к обстоятельствам, «устраиваться» и выживать — это ведь тоже один из даров Создателя, не воспользоваться которым если и не грех, то большая глупость. Ди Крей не мог сказать с необходимой уверенностью, кем он был в прошлой жизни. Пока не мог, но уже знал, как решить возникшую проблему. Однако вне всякой связи с тем, был ли он в прошлом грешником или нет, дураком его бы, по-видимому, не сочли ни в той жизни, ни в этой. Поэтому, восприняв темноту подземелья как данность — а здесь не наблюдалось даже слабых отблесков дальнего огня, — Виктор сделал то, что представлялось ему сейчас наиболее правильным. Он взялся обдумывать ситуацию.

Едва за тюремщиками, отконвоировавшими ди Крея — экая ирония судьбы! — в казематы Северной башни, захлопнулась тяжелая глухая дверь, Виктор остался в полной темноте. Впрочем, он успел увидеть свою камеру-склеп еще при свете факелов и сразу же запомнил, где находится дыра отхожего места — «Могло быть и хуже!» — и куда молчаливые конвоиры поставили кувшин с водой и бросили охапку прелой соломы. Следующие несколько минут Виктор посвятил исследованию — разумеется, на ощупь — некоторых наиболее перспективных мест на стенах узилища и запиравшей его двери, но довольно быстро понял, что здесь ему искать нечего. Освободить его отсюда могли теперь лишь случай или Ремт Сюртук. И того, и другого придется ждать, но ожидание не страшило ди Крея. Он умел пропускать время сквозь себя или, напротив, извлекать себя из потока времени, особенно когда есть чем себя занять, и еще он никогда, кажется, не испытывал страха темноты.