Виктор Некрас - Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев

— Так ему сколько уже? — притворно удивился князь.

— Тринадцатое лето пошло.

— А зовут-то его как? — не отставал Всеслав. — Запамятовал, уж прости.

— Невзором кличем.

Князь коротко кивнул — он прекрасно знал, что прилюдно Несмеян даже ему не скажет истинного имени своего сына, под которым его будут знать только родные и самые близкие друзья. Но и они никогда ни в глаза, ни за глаза не назовут его этим истинным именем. Множество иных существ живёт опричь человеческого мира — и все они понимают человечью речь. Мало ли что…

Князь повёл бровью — отрок готовно поднёс ему тяжёлый длинный меч в синих сафьяновых ножнах.

— Возьми, — велел князь. — Для сына своего.

Гулко ухали пороки, швыряя неподъёмные валуны. Тяжёлые удары в каменную стену сотрясали землю даже в двух перестрелах от стены. Но прясла и вежи Плескова стояли нерушимо.

Всеслав Брячиславич так и не нашёл слабого места в обороне Плескова — теперь уже можно было признать, наедине-то с собой. Самому себе Всеслав врать не привык.

Проиграл ты войну, князь Всеслав Брячиславич.

Первый блин комом.

И победа, одержанная Бренем и Брячиславом, только подсластила горечь его, Всеславля, поражения. Как тонкий слой мёда на куске хлеба со спорыньёй.

Да и неполная она, эта победа. Гридень Тренята увёл больше половины новогородской рати, и скоро Мстислав подойдёт с новыми полками. А стоять под Плесковом больше уже нельзя — припаса съестного во Всеславлей рати мало — рассчитывал ты, Всеслав Брячиславич, в два-три дня разбить плесковские стены и победителем в город войти. Освободителем. А не вышло. И зорить кривичей ради снеди даже — нельзя. Кем ты тогда для Плескова станешь, Всеславе?

С того теперь и жила полоцкая рать, что с собой запасли, да с того, что в разорённых усадьбах плесковских бояр взяли. А с добычи рать много не наживётся.

Не так ты начал, Всеславе Брячиславич, не так. Не на слом надо было плесковскую твердь брать. Не силой. И уж понятно, не измором.

Изгоном.

Только так.

Потерпеть некое время. Завести в кривских и словенских городах своих людей — чать не все под Ярославичами забыли древнюю веру предков, сыщутся люди, готовые послужить Велесову потомку. Прощупать настроения, засылать отай оружные ватаги. Изготовиться. Людей заслать вплоть до самого Киева, Чернигова и Переяславля. К Ростиславу Владимиричу в Тьмуторокань.

И уж тогда…

А теперь оставалось только одно — отступить. Несколько острогов по меже, может и удастся удержать. А следом за Всеславом в кривскую дебрь новогородский князь полезет навряд ли — без проводников, без знания дорог и лесных троп, под стрелы летучих Всеславлих ватаг — верная смерть для всей новогородской рати. Тут совокупные рати всех Ярославичей нужны, никак иначе. А те никак меж собой не сговорят, да и в Тьмуторокани заноза для них добрая — мятежный Ростислав.

Точно так же тридцать-сорок лет тому, когда отец прибирал к рукам кривские и дреговские земли, когда основал Менск, Ярослав сидел в Киеве, не выныкивая — не будешь особенно горяч, когда рядом, за Днепром, в Чернигове, брат родной, Мстислав Владимирич Удалой — непонятно, то ли друг, то ли ворог.

Отступить.

И на другой год, сметя силы, выполнив всё, сегодня надуманное — повторить!

Яснело и иное.

Не оттуда начал!

Надо бить на Новгород, тогда Плесков сам в ладони упадёт, как спелое яблоко. И тогда на Ростов и Белоозеро — дорога прямая.

Не зря отец сорок лет тому именно на Новгород и целил.

Новгород — ключ ко всему русскому Северу.

И к морю.

И к Поморью Варяжьему.

И к Заволочью, и к Подвинью Северному.

Всеслав Брячиславич в задумчивости закусил губу и очнулся от боли. Покосился на молчаливо стоящего поодаль тысяцкого Бронибора — старый вояка тоже разглядывал плесковские стены.

— А что, Брониборе Гюрятич, — сказал князь спокойно, — ведь нам, похоже, отходить придётся?

— А и придётся, княже, — спокойно возразил тысяцкий, оборачиваясь и одобрительно озирая князя взглядом выпуклых светлых глаз. Видно было, что думал он про то же самое, про что и князь, и только ждал случая, как бы сказать про то. И теперь был рад, что князь и сам додумался до такого разумного шага. — Иначе-то нам и никак…

У него, у тысяцкого, эта война — тоже первая большая. Судома не в счёт — Бронибор тогда даже и гриднем не был — мальчишка-отрок, зброеноша. По большому-то счёту, Бронибор и не вояка даже — больше навык с градским хозяйством возиться, с работниками, татей ловить…

Татей?..

А ведь это и есть то, что надо.

Кто ловит татей, тот и лазутчиков добре готовить сможет! А тот, кто с хозяйством работал, тот к обстоятельности в делах навычен.

— А у меня для тебя, друже Брониборе, новая забота есть, — сузив глаза и потаённо улыбаясь, отмолвил князь. — Много верных людей надо, таких, чтоб язык за зубами держать умели.

Бронибор чуть склонил голову, пряча улыбку в густых усах и усмешку в глазах. Он знал — любимый князь скучного и пустого дела не предложит.

А искать друзей начнём прямо сейчас, — подумал князь уже почти весело.

Кривский боярин глядел насупленно, исподлобья, жёг глазами из-под густых бровей. Князь глянул на него и не удержался от насмешливой улыбки.

— Может, хватит уже дуться, Лютогосте?

Боярин в ответ только гневно засопел, уставя бороду.

— Присядь с нами, выпей пива альбо вина, — князь повёл рукой в сторону небольшого резного столика, привезённого кметями из какой-то разорённой вотчины в подарок своему князю.

Лютогость несколько мгновений помолчал, потом коротко всхрапнул, словно норовистый конь, и подошёл к столику.

Князя он слушал равнодушно, только изредка вскидывая на него непроницаемые глаза. Трудно и сказать было, что он думал в ответ на Всеславли речи о кривском единстве.

— А чего же ты, княже, решил, что это ты должен совокупить кривичей? — коротко усмехнулся боярин, когда князь выдохся.

— А это не я так решил, — вкрадчиво ответил Всеслав.

— А кто же?

— Боги, — коротко бросил князь, глядя куда-то в сторону.

Короток ответ, а понимающему человеку всё ясно. Боги велели, стало быть, князь Всеслав не только кривское единство целью имеет. Дохнуло на боярина от княжьих слов тёмными тайнами древней веры, седой косматой стариной.

— Плесков — наш пригород, новогородский, — возразил ещё раз Лютогость.

— Ой ли? — протянул Всеслав недоверчиво. — Плесков — город кривский. А Новгород кривичи и словене ладожанские вместе основали. И кривичи в ту землю не от Плескова ли с Изборском пришли? Плесков-то да Ладога, стало быть, старше Новгорода будут? Какой же тогда Плесков пригород?

— Так великий князь постановил, — упрямо ответил боярин.