Gedzerath - Рождение легиона

– «Я не имею ни малейшего понятия о том, кто эта хавра, о которой толкует столько народа» – почтительно, но без малейшего подобострастия ответила я, стараясь не пыхтеть слишком громко под забралом своего шлема – «Я всего лишь хочу спасти свою подругу, попавшую в неприятности в чужой стране, и смиренно прошу…».

«Смирение? Мы ни ценим эта качество, нэ-Хавра » – презрительно скривился молодой шехрияр, закончив разглядывать бедра Черри, раскрывавшиеся перед его взглядом, словно экзотический цветок – «Сриди маиго народа уважаемы лишь те, кто можит долга и непреклонна идти к своей цели. Те, кто ни пабаится труднастей и рискнет, встав на пути песчаный буря. А есть ли среди вас те, кто способен на такоэ?».

– «Я думаю, что да».

– «Нинада думать!» – отмахнулся от меня верблюд, со скучающим видом поворачиваясь ко мне задом – «Нинада прасить или малить, нэ-Хавра . Мой улэма еще поплатица за попытку обманут миня сваим быстрым и хитрым умом, но сийчас – сийчас мине обещали зрелища, способный ублажить мой взор, посему, подите прочь».

– «Пойдемте, кентурион, пойдемте!» – заторопил меня посол, обливаясь потом при виде отходящего владыки и острых сабель, замаячивших перед нашими носами – «Мы ничего не можем сделать! Еще немного – и мы все окажемся на этой же скамье!».

«Окажемся на скамье?».

– «Скажи мне, Рагум айль-Хаткан, есть ли какой-то путь, которым я могу заменить свою подругу? Отбыть наказание за нее?».

– «Нет. Наказание должно бить исполнено, ибо так приказал шехрияр, и мы повинуемся» – покачал головой верблюд. Опустив голову, он помедлил, а затем тихо произнес, глядя мне в глаза – «Но если ты действительно этого хочешь, если ты – Хавра , то есть другой путь…».

– «Что угодно!» – казалось, моими устами кричала сама надежда. Одетый в черное палач ехидно ухмыльнулся и плотоядно посмотрев на белеющее перед ним тело, опустил ногу в большой кувшин у своих ног – «Какой угодно путь!».

– «Как пожелаешь» – скорбно кивнул Рагум, а затем, присев на задние ноги, раскрыл висевшую на цепи, опутывающей его шею, книгу, и принялся что-то громко и велеречиво читать. Остановившийся палач скривился, но отошел прочь, отчего-то не рискуя перечить выкрикивавшему гортанные слова улеме , которому внимала уже вся площадь. Где-то позади нас я слышала крики, дублировавшие его речь замершей в ожидании толпе, и вскоре, несколько стражей двинулись ко мне, повинуясь небрежному кивку угрожающе нахмурившегося шехрияра.

– «Что ты делаешь, кентурион?!» – задыхаясь, прохрипел посол, оттесняемый от меня в сторону подошедшей стражей – «Ты хоть понимаешь, на что ты только что согласилась? Ты не имеешь права! У тебя есть обязанности кентуриона, которые ты должна выполнять!».

– «А еще у меня есть долг друга, посол!» – стиснув зубы от напряжения, откровенно перерастающего в липкий, холодный страх, когда стоявший передо мной страж вытащил изогнутый кинжал, с треском вспарывая шнуровку моей брони, раскрывая ее, словно сияющую экзотическую раковину. Повернувшись к своей кентурии, я сделала успокаивающий жест Хаю, уже поднявшего ногу, чтобы скомандовать начало боя, и отрицательно покачала головой. Я проходилась взглядом по каждой морде, всем глазам своих легионеров, и эти секунды казались мне вечностью, когда я склонила голову в коротком прощальном поклоне. Кажется, я догадалась, что за развлечение приготовили верблюды своему владыке. Но пророчество не исполнится, и я не дам им запороть свою верную подругу.

«Прости меня, Графит. Но есть долг превыше нас самих. Кто-то должен встать на пути этой бури».

Словно отвечая моим мыслям, ветер пронзительно взвыл, гоня перед собой песок и волны влаги, когда я медленно шла навстречу скамейке. Сунувшийся вперед палач покачал головой и отложил в сторону веревку, которой он хотел прикрутить меня поверх лежащей на холстине Черри. Похоже, согласно этому древнему обычаю, любой желающий мог прикрыть спину наказуемого своим собственным телом, но и наказание, следующее за этим, должно было быть ужесточено. Зашумевшая толпа начала что-то гортанно выкрикивать, глядя, как я осторожно переступаю через скамейку и становлюсь над телом белой пегаски. Раздвинув крылья, я закрыла собой распятую Черри, и зарылась носом в ее гриву, прикусив толстую прядь измочаленных волос. Вздрогнув, пегаска открыла глаза, слегка повернув голову, и ее отощавшая мордочка расплылась было в улыбке, но она быстро угасла, и из Черри вылетел визг ужаса, когда ее глаза увидели что-то за моей спиной.

Удар был страшен. Меня бросило вперед, словно ударом тарана, на закричавшую подо мной пегаску, а мой круп и спину внезапно обожгла дикая, раздирающая боль. Словно опытный садист, она приходила не сразу, сперва охлаждая мою спину волной онемения, быстро перераставшей в потрескивающий язык пламени, лизнувший мою спину и весело, безумно заплясавший на моей спине. Заорав от боли, я попыталась было встать, но ноги отказали, и я вновь тяжело упала на спину подруги, изо всех сил поджимая хвост в попытке защититься от змеящейся, нарастающей боли. В поле моего зрения вплыла мозолистая нога, облаченная в толстый кожаный башмак, из прорези которого змеилось черное, извивающееся нечто , топорщившееся в белый свет миллионами маленьких, острых шипов, и на секунду, мне показалось, что я вижу миниатюрные, прозрачные капли яда на изогнутых крючках. Нога отдернулась, и через мгновение, я вновь глухо, с подвыванием заорала, терзая зубами гриву плакавшей подо мной Черри. Бедняжка явно ощущала удары даже через мое тело, и ее плач дал мне крохотную капельку стойкости, решимости не уходить, которая росла во мне с каждой волной горящей, обжигающей боли, терзавшей мою спину и крылья. Разошедшись, палач перестал стесняться, и вскоре, я уже глухо, не переставая, ревела перехваченным спазмом горлом, терзая зубами что-то мягкое, попавшееся мне в зубы. Закрыв глаза, я вжалась в спину кричащей что-то пегаски, и каждый удар, каждая новая волна боли несла мне новые корчи от мук. Не выдержав, я обмочилась, и прикосновение соленой мочи к свежим ранам заставило меня завыть, перекрикивая вопли беснующейся толпы. Вскоре, я просто рухнула и лежала без движения, не выпуская из зубов что-то мягкое и солоноватое, едва заметно двигающееся у меня во рту. Каждый новый удар заставлял мои ноги непроизвольно дергаться и извиваться, и вскоре, на площадь опустилась гробовая тишина, заглушаемая лишь свистом ветра и звуками очередного удара, когда крутившиеся за строем васли верблюды, наконец, поняли, что же именно происходит на площади.

Медленно но верно, меня запарывали насмерть.

Ветер, гнавший прохладные брызги, холодил мою спину, превратившуюся в полыхающий костер боли. Повернув голову на бок, я тупо смотрела куда-то перед собой, отмечая маячившие на периферии зрения облаченные в богатые одежды фигуры, и вновь, глухо завыла от боли, когда вместе с очередным ударом на мою спину упали косые струи дождя, приносившие мне дополнительную порцию страданий. Стоявшая недалеко от меня фигура шехрияра внезапно попятилась, колыхающиеся где-то вдали фигурки засуетились – а затем упали, зачем-то прикрывая головы краями своих одежд, когда огромная тень, словно глыба мрака, вынырнула из струй дождя – и подняв фонтан влажной, брызнувшей коричневым взрывом земли, рухнула перед фигурой правителя.