Генри Олди - Баллада о кулаке

«Святое место! Святые люди!» — с благоговением и завистью шептались крестьяне и лавочники.

Может, и святое. А может, именно там и окопался таинственный «вирус», заблокировавший вокруг себя все тест-программы, создавший собственную защитную оболочку, сквозь которую не могут пробиться ни тесты, ни вторичные эффекты его же разрушительной деятельности.

Очень похоже было, что Система «глючила» по всей Поднебесной за исключением монастыря у горы Сун. И я понял, что нам надо туда.

До сих пор не понимаю, как нам удалось добраться до Хэнаня и подойти к подножию горы Сун.

Но мы, я и мой мальчик, это сделали.

Где я и выяснил, что это только так говорится: «обитель близ горы Сун». А на самом деле это целая гористая цепь на юге Хэнаня, в уезде Дэнфэн, и именно цепь носит название Сун-шань, а сам монастырь расположен ближе к вершине одной из гор, прозывающейся Шаоши. Впрочем, вся эта совершенно никчемушная информация лишь подтвердила общее правило: люди склонны упрощать, а потом забывать, что правда совсем иная, нежели та, к которой все привыкли.

Короче, пришли и пришли.

Представляю недоумение монахов-стражников, когда к внешним воротам приблизился оборванный дурачок-десятилеток, скрестив ноги, уселся прямо под цветущей ивой — пух осыпал нас щекочущей нос пеной — и принялся играть на свирели.

Цин, оставшийся после слепца-гадателя, пришлось продать по дороге.

Свирель звучала почти до заката.

Наконец один из монахов-стражников подошел ко мне и моему мальчику, остановился в двух шагах и насмешливо прищурился.

— Оборвыш! — сказал этот монах, ужасно напоминавший покойника-Десантуру. — Сидя здесь и дудя в эту дудку, ты надеешься выклянчить немножко еды?

Было видно, что, получив утвердительный ответ, монах расщедрится на лепешку.

— Лысый осел! — ответили я и мой мальчик. — Стоя здесь и подпирая эти ворота, ты надеешься достичь Нирваны?

После чего мы встали и ушли не оглядываясь.

Хотя лично мне очень хотелось оглянуться и полюбоваться выражением лица стража.

Назавтра мы снова сидели под ивой и играли на свирели.

Монахи молча слушали, приоткрыв воротные створки.

К вечеру они вынесли плошку с похлебкой, полторы лепешки и пучок зелени; поставили это рядом и опять же молча удалились.

Так продолжалось около недели.

И всю эту неделю я не испытывал никаких проблем ни со здоровьем, ни с душевным равновесием, что еще раз подтверждало мои догадки: в монастыре Шаолинь кроется загрузочный сектор здешнего кармо-компа или гнездится поразивший его вирус (впрочем, одно другому не мешает). Если только местные святоши и впрямь не сумели достичь такого уровня недеяния и заархивироваться, что в результате ими теперь не интересуется ни одна из кармических тест-программ вселенского макро-компа!

Когда мы, я и мой мальчик, в очередной раз расположились под ивой, из ворот вышли двое и направились к нам.

Высокий худой старик, похожий на журавля; и огромный детина самого свирепого вида — оба в шафрановых рясах.

— Отрок! — ласково поинтересовался старик. — Позволишь ли ты бедному монаху задать тебе один вопрос?!

Я и мой мальчик были далеки от того, чтобы обмануться этой ласковостью. От старика через минуту вполне можно было ожидать приказа стражам спустить нас с лестницы. И приказ начинался бы: «Бедный монах стократно сожалеет о...»

— Чем сходны отроки и старики? — бросил я, равнодушно глядя перед собой. — Одним: и те, и другие спрашивают словами.

Похожий на журавля старик ласково смотрел на меня и моего мальчика.

И я пока не мог истолковать смысл его молчания — но приказ спустить нас с лестницы, похоже, откладывался.

— О чем ты будешь спрашивать? — добавил я после того, как мой мальчик исполнил на свирели сложнейший пассаж из «Напевов хладной осени». — Если кто-то спросит меня о том, где и как искать Будду, в ответ я предстану перед ним в состоянии чистоты. Если кто-то спросит о бодисатве, в ответ я появлюсь в состоянии сострадания. Если меня спросят о просветлении, я отвечу состоянием чистого таинства. Если меня спросят о Нирване, я отвечу состоянием умиротворенного спокойствия. Но...

Я выдержал длинную паузу.

— Но боюсь, что все это тоже слова; также боюсь, что спрашивающий бессмысленно вытаращится на меня, раскрыв рот. Тогда я отвечу ему, что осел не может выдержать пинка слона-дракона, и позволю ему уйти с воплями: «Я познал Чань, я познал Путь!» Так о чем же ты хочешь спросить меня, человек, похожий на журавля?

Старик смотрел на нас, меня и моего мальчика, все с той же ласковостью — но теперь в ней что-то неуловимо изменилось.

А я понимал, что невозможно рискую — почти дословно цитируя «Записи бесед чаньского наставника Линьцзи Хуэйчжао из Чжэньчжоу».

Я случайно читал их однажды — и навсегда; потому что я ничего не забываю.

Я ничего не забывал.

Именно в этот день я понял, что нахожусь в чужой Поднебесной. Потому что здесь никогда не жил сумасбродный наставник Линьцзи, ни в девятом веке, ни в каком другом, и никогда он не называл Будду куском засохшего дерьма, Нирвану и просветление — невольничьими колодками и не говорил, что для истинного прозрения надо совершить пять смертных грехов.

Потому что слова есть слова, и слово «Будда» не отличается от себе подобных.

Но мне повезло, как никогда раньше.

— Позволь, отец-вероучитель, — вмешался огромный детина и шагнул к нам, ко мне и моему мальчику, с такой плавной быстротой, что я ощутил колотье под ложечкой, — я спущу этого бродягу с лестницы!

«Дождались», — мелькнуло в голове у меня и моего мальчика.

В глубине души я предполагал, что этим дело и закончится.

— И это тоже слова, наставник Лю. — От сказанного седым журавлем у детины отвисла челюсть. — Вели лучше стражам пропустить сего отрока в обитель.

— Этого... этого маленького нахала?! — Удивлению громадного наставника Лю не было предела.

— Нахала? — пожал вздернутыми плечами журавль. — Маленького нахала?..

Он подумал и весело добавил:

— Или маленького архата? Как вы полагаете, наставник Лю?

К вечеру нам, мне и моему мальчику, обрили голову.

А кличка Маленький Архат, с легкой руки патриарха Шаолиня, приклеилась к нам намертво.

И прошло чуть больше года, прежде чем в обитель близ горы Сун приполз Змееныш...

— A вот и еще один толстый дармоед, которого принц-казнокрад откармливает на наши денежки! — гнусаво раздалось из-под шаткого забора.