Генри Олди - Баллада о кулаке

Маленькому Архату было на это наплевать. Его везли к цели путешествия, кормили и не трогали.

Вполне достаточно.

На рассвете следующего дня войска подошли к Нинго и встали под стенами, обложив город со всех сторон. На стенах время от времени показывались люди, но почему-то все больше в цивильной одежде и без оружия: выглядывали и исчезали, а вместо них объявлялись новые.

Потом створки городских ворот медленно отворились, и открывшие их — опять-таки мирные горожане — поспешили вернуться обратно, оставив ворота без присмотра.

Генерал искренне надеялся, что это как раз то, на что он рассчитывал, — добровольная сдача. Но, с другой стороны, здесь могла крыться ловушка; и умудренный опытом полководец не спешил. В итоге Стальной Хребет выслал делегацию парламентеров (и по совместительству разведчиков) во главе со своим заместителем тайвэем Асы.

Делегация настороженно прошла по улицам Нинго к ванскому дворцу, где и выяснилось, что ночью Чжоу-ван вместе с большей частью двора и гвардии бежал в неизвестном направлении. Однако дворец охраняла верная принцу стража, отказавшаяся пустить парламентеров внутрь. Приказ есть приказ, даже если приказавший и бежал. Вот если генерал Чи Шу-чжао лично явится ко дворцу и повелит снять караул — тогда...

Оставшиеся солдаты ванского гарнизона, а также кое-кто из городской бедноты тем временем занимались откровенным грабежом, и никто этому не препятствовал.

О чем тайвэй Асы незамедлительно доложил генералу по возвращении в ставку.

Конечно, следовало бы ввести войска в город и прекратить безобразия, но осторожный Чи Шу-чжао решил подождать. Грабят? Насилуют? Бывает. Пограбят — и успокоятся. А незаконнорожденные плоды насилия так же марают пеленки, как и прочие. Надо будет — уважаемые граждане сами обратятся к нему за помощью. А не обратятся — так он, Стальной Хребет, навязываться не собирается.

По сведениям, доставленным генералу соколиной почтой, со дня на день в Нинго должен был приехать инспектор из Столицы.

Но все это уже не слишком интересовало Маленького Архата, успевшего проскользнуть в городские ворота вместе с парламентерами.

Дорогу к дому судьи Бао Маленький Архат нашел быстро — подсказали встречные горожане, недоуменно косившиеся вслед юному бродяге. Была некоторая, хотя и слабая, надежда, что судью уже выпустили из тюрьмы в связи с бегством Чжоу-вана, о котором болтал весь Нинго. Кто-нибудь из тюремщиков, желая выслужиться перед имперскими властями, вполне мог открыть камеры и освободить узников принца.

Впрочем, с тем же успехом принц, перед тем как скрыться, мог приказать казнить заключенных.

Ворота нужного мальчишке дома оказались распахнутыми настежь, и во дворе царило полное разорение: вытоптанный цветник, изрубленные кусты жасмина, груда поломанных стульев и кресел, ворох измазанных нечистотами одежд...

А те проходимцы, что мелькали в окнах, никак не походили на слуг или домочадцев.

Искать здесь судью не имело смысла.

Тем не менее Маленький Архат вошел во двор и направился к дому. Навстречу ему из дверей вывалился солдат в распахнутой форменной куртке и с объемистым узлом на плече. Воровато оглядевшись и погрозив мальчишке кулаком, солдат зарысил к воротам, но он, пробегая мимо алтаря с искусно выполненными фигурками даосских святых, вдруг подпрыгнул и с воплем покатился по земле. Впечатление было, будто кто-то невидимый дал мародеру хорошего пинка. Вскочив, солдат поспешно подхватил узел и исчез со двора с удвоенной скоростью.

Мальчик внимательно посмотрел на загадочный алтарь и счел за благо обойти его стороной.

У западной веранды высился целый завал из всякого барахла, явно выброшенного сверху: треснувший при падении стол на гнутых ножках, несколько письменных приборов, опахало, ворох свитков, шкатулки, ящички...

Особенно бросалась в глаза средних размеров шкатулка, покрытая черным лаком и украшенная инкрустациями из перламутра, серебра и слоновой кости. Мальчик сделал шаг и поднял заинтересовавшую его вещь.

К сожалению, шкатулка держалась на честном слове и грозила с минуты на минуту развалиться окончательно.

— Эй, ты что там делаешь? Воруешь?! — громыхнуло над головой.

Из окна выглядывал краснорожий вояка-тунлин, устремив на юного бродягу обличающий перст.

Вдобавок перст был корявый и грязный.

— А ты сам у судьи в гостях сидишь? — поинтересовался мальчик. — Чаи по комнатам гоняешь?!

— Да я тебя!..

Мальчишка ловко уклонился, быстро подобрал брошенное тунлином точило и уже собрался послать сей метательный снаряд обратно, но вовремя заметил, как недобро сузились глаза мародера, и понял, что лучше уносить ноги.

Что и сделал с завидной резвостью, заодно прихватив с собой шкатулку и точильный камень — точило пригодится в любом случае, а шкатулка... ну, красивая она, и все тут!

Уже снаружи, на улице, в безотказной памяти Маленького Архата всплыла фраза мосластого перебежчика: «Может, и живы еще, а может, и померли в ванских-то темницах!»

...На одиннадцатилетнего оборванца, спрашивающего, как пройти к ванскому дворцу, смотрели как на помешанного, однако в совете не отказывали, так что через полчаса Маленький Архат был у цели.

Вокруг дворца стояла хмурая стража. И перед наружными воротами, и дальше, у парадного входа. Остальные лазейки наверняка тоже были перекрыты, а одного взгляда на служак-гвардейцев хватало, чтобы отбить всякую охоту задавать им вопросы. В лучшем случае — обругают и прогонят, в худшем — могут и алебардой навернуть, и хорошо еще, если древком!

«Эх, Змееныша бы сюда!» — с сожалением подумал бывший монах.

Но Змееныша рядом не было.

Время подгоняло — Маленький Архат нутром чуял, что необходимо спешить, но ничего умного в голову не приходило. Еще раз окинув взглядом дворец и решительно настроенных стражей, мальчик повернулся и пошел прочь с намерением отыскать укромный уголок и перекусить — пару лепешек и кусок вяленой говядины ему успел вручить давешний кашевар, а тыква-горлянка с родниковой водой была всегда при нем.

На сытый желудок и думается лучше.

Подходящее место нашлось неподалеку, в переулке: чей-то разграбленный дом, покинутый хозяевами. Мальчик уселся прямо на ступеньки, расстелил относительно чистую тряпицу и разложил на ней свой небогатый провиант.

Откусил кусок лепешки, прожевал, запил водой из тыквы. С некоторым сомнением повертел в руках мясо.

— Ясное дело, монахам убоины вкушать не положено, — пробормотал он себе под нос, — но мы-то теперь просветленные, а потому правила не для нас! Кроме того, в первый раз, что ли? — И извлек из котомки ножик с костяной рукояткой.