Михаил Крюков - Еретическое путешествие к точке невозврата

— Конечно, это не секрет, мне пора возвращаться в Виттенберг, нужно отвезти домой Катарину, но по дороге я собираюсь заехать в Эрфурт и Лейпциг, а также в селения, которые попадутся на пути.

— Вы избрали кружной путь, сейчас это небезопасно.

— Опаснее всего, когда нет никакой опасности, и потом, у меня ничего нет, мне нечего бояться.

— Мы отнюдь не сомневаемся в вашей храбрости, доктор, — мягко возразил Вольфгер, — но времена сейчас неспокойные. Ведь вы собираетесь по дороге проповедовать, не так ли?

— Это мой долг! — горячо сказал Лютер, — ведь я — проповедник, и на мне лежит груз ответственности за происходящее в стране. В конце концов, всё началось с Девяносто шести тезисов, прибитых к дверям Виттенбегской кирхи… Если бы я тогда знал!..

Мною начато, мне и заканчивать. Меня терзают чувства вины и раскаянья за то, что начатое мной дело повлекло за собой такие последствия. Я всегда призывал к миру, а моя проповедь обернулась бунтом. Я всё ещё надеюсь убедить крестьян сложить оружие. Все их требования можно решить миром. Главари и мятежники — совсем другое дело, им не может быть пощады! Вы читали мой памфлет «Против разбойничьих и грабительских шаек крестьян»?

«Всякий, кто может, должен их бить, душить, колоть тайно или явно и помнить, что не может быть ничего ядовитее, вреднее, ничего более дьявольского, чем мятежник. Его надо убивать как бешеную собаку».

— И вот это вы собираетесь проповедовать крестьянам? — удивился барон, — да они вас на вилы поднимут!

— Это мой долг! — упрямо повторил Лютер. — Мною началось, мне и заканчивать.

— Мне кажется, доктор, что вы впадаете в грех гордыни, — неожиданно вмешался отец Иона. — Да, маленький камешек, лежащий на склоне горы, способен вызвать осыпь и даже обвал, но если убрать этот камешек, устраним ли мы возможность обвала? Очевидно, нет. Вы, доктор, своими трудами вызвали в империи воистину мощный обвал, католическая церковь под его напором рухнула, но если бы не было вас, нашёлся бы кто-нибудь другой, не столь вдохновенный, не столь талантливый, но и его слабого голоса было бы достаточно, чтобы вызвать бурю. Вы не согласны со мной?

— Может быть, вы и правы, — задумчиво ответил Лютер, — но я больше боюсь своего сердца, чем римского Папу с кардиналами. У меня внутри свой Папа — моё «я», моя совесть. И она не обретёт покой, пока я не сделаю всё, чтобы принести мир в мою истерзанную страну.

— Вы не принесёте мир, — вздохнул Вольфгер. — Немецкий крестьянин от века пребывает в одном из двух состояний: рабского терпения и жестокого, зверского бунта. Когда крестьянин ковыряется в своём огороде, он слеп и глух, вы можете с утра до вечера читать проповеди у него над ухом — он останется равнодушен. Но вот когда он с толпой себе подобных идёт жечь княжеский замок, проповедовать ему о мире не только бессмысленно, но и опасно. В слепой злобе он готов убить любого, кто встанет на его пути.

— Что же, по-вашему, побуждает крестьян к бунту? — спросил Лютер.

— Учёные мужи извели не одну бочку чернил, чтобы объяснить, почему прошлое сложилось так, а не этак. Читаешь и радуешься, так у них всё хорошо, логично и убедительно. Один пишет одно, другой — другое, и ведь всем веришь! Да только вот беда: ни один из этих многоучёных господ не смог ничего предсказать, а без этого их теориям грош цена.

Не нужно много ума, чтобы объяснить то, что уже произошло, а вот того, чему суждено быть, не знает никто. Записи о крестьянских бунтах встречаются в летописях столько, сколько существуют сами летописи. А почему крестьяне восстают, одному Богу известно. Мы можем назвать и ту причину, и эту, но будут ли они главными или хотя бы существенными? Вот через много лет после нашей смерти учёные мужи растолкуют всё вдоль и поперёк.

— Значит, по-вашему, всё напрасно и бунт неизбежен? — спросил Лютер.

— Теперь — да, — ответил Вольфгер. — Бывают краткие моменты, когда чернь только начинает пробуждаться и ещё не набрала достаточно сил для бунта. Вот тогда проповеди падают на подготовленную почву. Но это время прошло, теперь всё, поздно. Бешеный пёс сорвался с цепи и будет носиться по стране, кусая всех без разбора, пока его не прикончат или пока он сам не сдохнет от голода и жажды. Именно поэтому я и говорю, что ваша поездка лишена смысла для паствы и опасна для вас. Вас могут просто убить, даже не разобрав, кого убили. Потом, может, хватятся, покаются, но будет поздно.

Лютер слушал Вольфгера с мрачным видом, упрямо и совсем по-крестьянски набычившись. Барон понял, что все уговоры бесполезны.

— Послушайте меня, герр доктор, — сказал он, — возьмите с собой хотя бы несколько кнехтов, я надеюсь, комендант Берлепш не откажет вам…

— А вот это ты, сын мой, придумал совсем плохо, — сказал отец Иона. — Авторитет проповедника никогда ещё не укрепляло оружие охраняющих его солдат. Доктору следует либо ехать без охраны, либо вообще не ехать.

— Вы правы, герр капеллан, — кивнул Лютер, — я поеду один, точнее, со слугой, которого я нанял в Айзенахе. У меня есть возок, в котором я приехал в Вартбург, и пара упряжных лошадей. Буду молить Господа, чтобы он вразумил крестьян и защитил раба своего.

— А как же фройляйн Катарина? — спросил Вольфгер, — вы же не возьмёте её с собой?

— Конечно, нет, она вернётся в Виттенберг. С каким наслаждением я поехал бы вместе с ней! Моя душа рвётся на части! Как жаль, благородные господа, что вы не можете поехать со мной…

— Увы, нам пора возвращаться в Альтенберг, — покачал головой Вольфгер, — а господин комендант, полагаю, не может оставить без присмотра вверенный ему замок.

— Что ж, господа, тогда этот вечер — последний, который мы проведём вместе. Завтра рано утром мы уедем. Кто знает, быть может, Господь ещё подарит нам встречу. Мы надеемся сыграть свадьбу в начале лета и пришлём вам приглашения. Вам и вашим спутникам, господин барон, в Альтенберг, а вам, господин комендант, сюда, в Вартбург.

Кстати, господин барон, я всё забываю вас спросить: вы встречались в Праге с тем купцом-иудеем, о котором говорили мне перед поездкой?

— Встречался, — ответил Вольфгер, — и даже имел с ним длительную беседу, правда, не скажу, что она оказалась плодотворной.

— Я спросил о нём вот почему, — продолжил Лютер, — я хотел узнать ваше мнение о возможности перехода иудеев в христианство и об их переселении в Германию.

— Возможно, иудеям скоро придётся переселяться в Германию, это верно. Злоба и нетерпимость христианского населения стран Запада гонит их всё дальше на восток, Германия и Польша лежат на их пути. Но вот насчёт перехода в христианство, по-моему, дело безнадёжное.

— Почему вы так думаете? Ведь если мы пообещаем им…

Вольфгер жестом остановил Лютера.